Мальчишка-командир

— Стой! Нужно напоить коней. — И добавил: — А ну, ребята, попросите у хозяев пару ведер. Да скажите, мы тут же вернем.

Голиков произнес все это громко, имея основание думать, что за действиями отряда непременно кто-нибудь следит.

— А вот справный дом, — сказал Коля Кондратьев, показывая на избу Шиловых — новую, просторную, обшитую тесом. Приметы дома тоже были тщательно обрисованы разведчиками.

— Зайди, Кондратьев, хоть в эту избу, — позволил командир.

Кондратьев был арзамасцем, школьным товарищем Голикова, секретарем уездной комсомольской организации. Вместе с Шуркой он встречал Аркадия у входа в комсомольский клуб, когда Голиков впервые после ранения пришел туда. Вместе с Ваней Персоновым Кондратьев дежурил в театре в злосчастный вечер объяснения с Зоей. В армию Николай записался добровольцем и стал рядовым 58-го полка, куда командиром назначили Голикова. Из дальнего подразделения Аркадий перевел Кондратьева в разведроту в Моршанск. Каждый свободный вечер они проводили вместе. Голиков истосковался без друзей и близких. Он подробно расспрашивал о маме, сестришках, тете Даше, к которым Николай перед отъездом забегал прощаться, спрашивал о знакомых и, разумеется, о Зойке...

— У Шурки с Зойкой никакой дружбы не получилось, — сдержанно обронил Кондратьев. — После твоего отъезда Зойка ходила совершенно потерянная. Кому-то из девчонок сказала, что виновата перед тобой. На твоем бы месте я ей написал.

Две ночи Голиков не спал. На третью сел к столу, чтобы написать письмо. Он сразу вспомнил все: как увидел Зою впервые в клубе и милое лицо ее, на которое не мог наглядеться, ее глаза и себя в зрачках ее глаз. Подумалось: какое счастье, если он опять приедет в отпуск домой, Зоя уже не станет его дичиться, они будут всюду появляться только вместе, и он расскажет ей то, что не успел рассказать в первый свой приезд, и о многом, что было потом. И еще он подумал: а как будет к Зое относиться мама?.. И с тревогой: не станут ли его ревновать к ней сестры? И он, волнуясь, вывел на листе: «Дорогая Зоя!..»

И вдруг услышал ее голос. В ушах его зазвучали те самые слова, из-за которых он больше ни дня, ни часа не смог оставаться в Арзамасе. Обида вспыхнула в нем с новой силой. И теперь ему было больно не за то, что она сказала правду, а за то, что, догадываясь о его отношении к ней и, видимо, готовясь к разговору, не потрудилась подобрать менее жестокие слова.

Голиков скомкал и выбросил начатое письмо.

...С появлением Кондратьева в полку жизнь Голикова стала чуть легче. То есть количество работы не уменьшилось, но, изредка встречаясь у пыхтящего самовара на квартире Аркадия Петровича, они подолгу беседовали о книгах, давно или недавно прочитанных. Коля много знал, был замечательным собеседником и блестящим полемистом, и Голиков во время бесед- чаепитий отдыхал, ненадолго забывая о разведсводках, бандгруппах и заботах, связанных с жизнью полка.

В этой поездке в Пахотный Угол Николай Кондратьев был единственным человеком, которого Аркадий Петрович посвятил в замысел операции.

Николай толкнул калитку дома с высоким новым забором и вскоре возвратился с двумя ведрами.

— Хозяин разрешил у них остановиться, — громко сообщил Николай. — Дом большой, места хватит.

Пока у колодца шумно и весело поили коней, появился хозяин — лет сорока пяти, кряжистый, русобородый, в домотканой рубахе навыпуск, в картузе и опорках. Он молча открыл ворота. Закончив поение, Голиков взял под уздцы своего гнедого и направился во двор. За ним последовали остальные. Командир поздоровался с хозяином. Тот сдержанно поклонился и сказал:

— Коней можно поставить сюда, — и повел за дом, где темнел крепкий сарай.

Обе половинки ворот были распахнуты. Конюшня была пуста. Куда девались лошади, Голиков спрашивать не стал. Их могли угнать бандиты, мог продать или спрятать сам хозяин. Доверив двум красноармейцам охрану коней и поручив зорко наблюдать, что происходит вокруг, Голиков с бойцами вошел в избу. Их встретила хозяйка в темном платке, коричневом платье и клетчатом переднике. С ней поздоровались.

— Здравствуйте, — ответила она, — проходите. — Но лицо ее оставалось замкнутым и несчастным: ничего хорошего от приезда отряда она не ждала.

Голиков с бойцами прошли в залу. В углу, перед иконой божьей матери с крупным упитанным младенцем на руках, теплилась лампада. Середину комнаты занимал стол, окруженный разного фасона стульями. А справа высился резной буфет, привезенный из города или барской усадьбы.

— Садитесь, отдыхайте, — предложила женщина и удалилась.

Хозяин вернулся во двор. Слышно было, как он колет дрова. Похоже, Шиловы не собирались общаться с незваными гостями. Это ломало все планы. Бойцы осторожно уселись вокруг стола, покрытого свежей полотняной скатертью, боясь нарушить нежилой порядок парадной комнаты. А Голиков вышел в переднюю.

Коридорчик вел в кухню. Голиков заглянул в нее. Хозяйка, напрягшись, доставала ухватом огромный, ведра на полтора, чугун.

— Давайте я помогу, — кинулся Голиков.

— Не надо, я сама, — сдавленным голосом ответила женщина.