Мальчишка-командир

«Что же получается? — думал он. — Сначала работала войсковая разведка. Потом я послал свою, и она произвела разведку боем. Затем мы собрали сводный отряд и отличным образом — я отдаю должное Чистихину — провели операцию, не потеряв ни одного человека. А в итоге уничтожено — считая Меркушева и Чекмарева — всего лишь восемь бандитов. В лесу же их тысячи. Значит, надо провести сотни таких операций, чтобы не осталось ни одного антоновца? Сколько же лет на это уйдет?

Но обожди, — сказал себе Голиков. — Желающих идти к Антонову день ото дня все меньше. Основная часть его войска — люди, загнанные в банду под страхом смерти. Мужику такому антоновские агитаторы говорят: «Ты еще не сделал ни одного выстрела, но дороги домой тебе больше нет. Ты теперь до могилы тамбовский волк». А какой он волк, если он мечтает о доме, о работе на своем наделе? Значит, если увести таких из леса, останутся самые отпетые, которым нечего терять. Но как сделать, чтобы эти подневольные мужики стали сами уходить из леса?»

И он поехал в Тамбов к Тухачевскому.

— Я читал донесение о вашем бое с бандой Коробова, — сказал командующий.

— Коробов потерял всего восемь человек, — сокрушенно ответил Голиков.

— Мы располагаем агентурными сведениями, — возразил Михаил Николаевич, — у Коробова много раненых. И есть еще один важный психологический момент: при Загулине полк в любой стычке нес потери. У Загулина был особый талант терять людей. А вы сумели в ночном бою не подставить под пулю ни одного человека. — Тухачевский встал и сделал несколько шагов по кабинету, Голиков тоже поднялся.

— Сидите, сидите, — сказал Тухачевский и, положив руку ему на плечо, мягко, но сильно надавил.

Голиков опустился обратно в кресло.

— В бандах много случайного народу, товарищ командующий. Если бы помочь им выйти...

— Так... любопытно, — оживился Тухачевский. — И как вы себе это представляете?

— Я бы напечатал в газетах объявление: «Кто попал в банду против своей воли, кто ни в чем серьезном не замешан и не повинен, может выйти из леса. После короткой проверки он будет отпущен домой». И в листовках то же напечатать. Разнести по селам и разбросать по лесу.

— Насчет газет и листовок — это в принципе неплохо, — согласился Тухачевский, — но если каждый станет сам определять, кто больше виноват, кто меньше, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Почему? Ведь каждый знает, натворил он что-нибудь или нет.

— Допустим, вы считаете, что попали в банду силой и ничего худого никому не сделали. А я подозреваю, что за вами числится много темных дел. Кто решит наш спор? Суд? Комиссия ВЦИК под председательством Антонова-Овсеенко?

— Зачем трогать комиссию ВЦИК? Поручить сельсовету. Они своих знают.

— Допустим, — повеселел Тухачевский, который любил, когда с ним спорили, — я вышел из леса. Вы — председатель сельсовета. На основе каких документов и сведений вы будете решать мою судьбу, если главные свидетели останутся в лесу?.. Молчите?! — довольный спросил он. — И вот, пока вы так будете молчать и думать, остальные будут продолжать сидеть в лесу и совершать налеты. А у страны нет средств продолжать эту бессмысленную и разорительную войну.

И еще. Допустим, вы, председатель сельсовета, постановили, что какой-нибудь Ведерников не виноват. И тот занялся своим хозяйством. Вдруг приходит письмо, что Ведерников сжег полгода назад сарай с семенным зерном совхоза. Как это проверить? Как после этого относиться к Ведерникову — считать его несправедливо обиженным или вовремя не разоблаченным?

— Значит, я предлагаю нелепую вещь? — упавшим голосом спросил Голиков.

— Почему? — искренне удивился Тухачевский. — Я проверяю на вас свои доводы. Поначалу я думал, как вы. А потом понял: если я хочу, чтобы они вышли, то нельзя делить антоновцев на сильно и несильно виноватых. Надо позволить любому из них — в заранее определенный день — выйти из леса. Кто выйдет, назовет себя и положит винтовку, получает право тут же, без всякого следствия, отправиться к себе домой.

— А если выйдет душегуб? — спросил Голиков, которому показалось, что и он нашел слабое место в рассуждениях командующего. — Его тоже отпустить домой без всякого следствия?

— Я полагаю, что главные душегубы останутся в лесу. Антонов недавно прислал письмо, в котором предложил считать его не главарем банды, а политическим противником. Чтобы избежать суда. Мы на это не согласились. Но если пожелает выйти из леса кто-либо из душегубов помельче... Что ж, пусть лучше косит и пашет, чем он будет по-прежнему сжигать и убивать.

— А если такой душегуб выйдет, днем будет пахать, а ночью помогать Антонову? А мы будем думать, что он мирно трудится.