Мальчишка-командир

— Я здесь недавно, с мая, — начал Сергей Васильевич Бычков. — Полк, когда я сюда поступил, насчитывал две с половиной тысячи бойцов при ста двух командирах, пулеметной роте и кавалерийской разведке в девяносто сабель. Сейчас в нем на тысячу человек больше. По приезде я тут же пошел на базар. Это, можно сказать, экономическая и политическая биржа. И по тому, кто и чем торгует, можно понять многое. Гляжу, полно красноармейцев. Торгуют кусочками сахара, консервами, кнутами, женскими кофтами, ситцевыми платками. Я приказал оцепить рынок, задержать красноармейцев. Выяснилось, что это были наши бойцы — из недавно присланного резервного подразделения. С одним у меня произошла беседа.

«Откуда сахар?»

«Мой паек. Менял на табак».

«А консервы?»

«Опять мой паек. Получил взамен котлового довольствия. Что в котел кладется — никто не видит. А тут каждый получает свое. Хочет — ест. Не хочет — меняет».

«Но ведь если ты меняешь, то сам остаешься голодным?»

«Зачем? Хозяйка, если попросить, накормит. А то как же? Для того и на квартире стою. Вон даже в газете пишут: «Надо прокормить Красную Армию».

«А салопчик бабий ты тоже вместо котлового довольствия получил?»

«С салопчиком, врать не буду, вышел грех».

Парня с салопчиком отвели к хозяйке, а затем определили в штрафбат, но я серьезно задумался. Отмена котлового довольствия — это нарушение приказа главкома. А торговля пайком — толчок к стремительному развалу дисциплины. Тем более, как я узнал, полк еще недавно имел хорошо налаженное питание.

Я пошел к командиру полка Загулину. Он ответил:

«Мне некогда».

Я говорю:

«Но что это за бойцы, которые бегают по гарнизону с кульками?»

«Я лично вижу в этом преимущество, — ответил Загулин. — Боец несет паек в дом, где он стоит. Делится с семьей, которая его приютила. Это укрепляет смычку полка с местным населением».

От такой железной логики я даже растерялся, но Загулин проговорил все это гораздо старательней, чем мог бы позволить себе занятой и абсолютно уверенный в своей правоте человек. Ушел от Загулина озабоченный. У меня сложилось впечатление, что он хладнокровно и продуманно разваливает полк, но неоспоримых доказательств у меня не было.

Кинуться к начальнику боевого участка? Загулин и ему ответит, что укрепляет смычку. Тогда своей властью я запретил выдачу сухого пайка и ввел обязательное горячее питание, о чем поставил в известность Загулина. Он ответил, что не возражает, но бойцам, словно в издевку, начали привозить сущие помои — без сала, без мяса, даже без соли. Это повторилось и на второй, и на третий день. Мне стало очевидно, что и приготовлением помоев тоже кто-то руководит. Бойцы снова стали требовать выдачи сухого пайка, и моя затея провалилась.

А тут я встретил одну свою знакомую. Упомянул в разговоре с ней Загулина.

«Это какой же Загулин? — поинтересовалась она. — Похож на калмыка, высокий, вот здесь шрам?.. Так это ж бывший частный пристав».

«А ты не путаешь?» — усомнился я.

В тот же день я поднял документы Загулина. Я полагал, что он скрыл свое прошлое, но Загулин писал во всех анкетах, кем был до 1917 года. Я понял, что имею дело с умным человеком, от которого могу ждать любых сюрпризов. К несчастью, ждать пришлось недолго.

Прислали пополнение — сорок человек. Их нужно было перебросить на другой край уезда. Я сказал Загулину:

«Это лучше сделать с наступлением темноты».

Он кивнул. Я не проверил. Ребята отбыли рано утром, а вечером в новом, только полученном грузовике привезли убитых: бандиты устроили засаду.

Я не имел оснований обвинить Загулина в том, что он сообщил Антонову о предстоящем переезде новобранцев, но у меня было основание обвинить его в безразличии к судьбе бойцов. Я подал рапорт, что не доверяю Загулину. Его отстранили от должности, и я начал ждать нового командира.

Голиков провел рукой по своим волосам. Они отросли, и он начал их смачивать и зачесывать на пробор, но когда они подсыхали, то торчали ежиком. Лицо его горело. Он был ошеломлен. Еще недавно он наводил порядок в 23-м полку, но то был резервный полк, в нем можно было в последнюю минуту что-то поправить, как он не дал в последнюю минуту посадить в поезд зараженную вшами и тифом роту. А здесь, на Тамбовщине, фронт. Ошибка может обернуться еще одним грузовиком трупов. Особенно если внутри полка тайный саботаж.

— Судьба полка, Аркадий Петрович, зависит теперь от вас, — прервал его мысли Бычков. — От того, как вас примут, как сумеете себя поставить. Тем более вы такой молодой. Поэтому, чтобы не давать поводов для насмешек, снимите с себя, пожалуйста, часть вашей амуниции. Пока вы не в бою, вам не нужен артиллерийский бинокль, не обязательно вам носить и такую длинную шашку, а тем более мушкетерские шпоры.

Голиков опустил глаза и несколько мгновений не решался взглянуть на комиссара.