Мальчишки в бескозырках

Со слезами не глазах стоял я и вспоминал погибших товарищей. Подошли жильцы, спросили, кто я. Я им рассказал, что́ здесь произошло во время войны. Невеселым был мой рассказ…

Как-то меня вызвал командир полка и сказал, что война войной, а учиться по возможности мне надо. Через несколько дней начальник связи полка капитан Михаил Васильевич Жданович, поручив меня радистке нашего взвода Вере Кулемековой, приказал ей немедленно поехать со мной в город и записать меня в одну из школ.

Вера была симпатичной молоденькой девушкой, с ней у меня сложились сердечные, братские отношения. Но при всем том она являлась для меня старшей по званию — младшим сержантом, командиром отделения радистов.

У девушек-радисток я бывал в гостях довольно часто. Их землянка располагалась под горкой у речки, недалеко от штаба. В землянке кроме радисток Веры Кулемековой, Нины Андреевой, Ани Егоровой жили девушки-телефонистки Майя Степина, Капа Шешунова и Зина Иванова. Тянуло к ним потому, что у них было всегда чисто, уютно и тепло. И сами девушки были коренные ленинградки, закончившие перед самой войной десятилетку. Нередко я пропадал здесь с баяном. Обычно девушки, угостив меня крепким чаем, просили сыграть что-нибудь лирическое и, усевшись на нарах, вполголоса напевали «На позицию девушка провожала бойца…».

Я уже говорил, что отношения с девушками у меня были самые братские. Но вероятно, уж таков девичий характер: будучи ко мне благосклонны, они временами из-за чего-нибудь на меня дулись. Находила, как говорится, «коса на камень», и тогда мне от них перепадало. Ведь по возрасту мы не так уж и отличались: им было всего на пять-шесть лет больше, чем мне.

Как-то раз, на что-то обозлившись, я решил им «отомстить». Закрыл сверху землянки трубу топящейся печки ведром, а дверь подпер палкой. Дым из печки пошел внутрь землянки, девчата стали задыхаться от дыма. Хотели открыть дверь — не тут-то было. Слышу, Вера кричит:

— Открой дверь, дрянной мальчишка! Если не откроешь, все уши оборву!

Я думал, что они позвонят кому-нибудь из связистов и те отопрут дверь. Не знал я, что связь с землянкой односторонняя. Капитан Жданович, чтобы девушки не могли названивать своим друзьям, поставил им телефон без внешнего вызова.

Выждав немного и не видя, чтобы кто-нибудь пришел девушкам на помощь, я открыл дверь. Девчата, отдышавшись, устроили мне хорошую трепку, и я позорно от них бежал. Некоторое время я не только не бывал у них в гостях, а боялся даже попадаться девушкам на глаза. Но вскоре они меня простили. Не было, как говорят, счастья, да несчастье помогло. Моя «шутка» сослужила девчатам неожиданно хорошую службу: после этого случая Жданович установил в землянке двухстороннюю связь, и девушки могли общаться с «внешним миром».

…По пути я сказал Вере, что в школу идти не хочу, не до учебы сейчас. Война, мол. Но мое упрямство не размягчило Кулемекову.

Приехали в школу на Пороховые. Там сказали, дескать, необходимо принести какой-нибудь документ, подтверждающий, что перед войной я окончил три класса. Ни с чем вернулись мы в полк. Кулемекова доложила Ждановичу, что нужно ехать в город к моей матери за довоенным школьным табелем. К моей радости, Веру и меня отпустили в город.

И вновь, уже с табелем, Кулемекова повезла меня в школу.

Спустя сорок лет Вера Николаевна написала мне, что с улыбкой вспоминает, как водила меня записывать в школу. В одном из писем она сообщила, что своих детей, в отличие от меня, она водила в школу, держа их не за руку, а за запястье большим и указательным пальцами. И когда они упирались, она рассказывала, как весной 1943 года водила сына полка Витю Иванова в школу.

Меня зачислили в четвертый класс и предупредили, что до конца учебного года осталось всего несколько месяцев, и если я буду плохо учиться, то в пятый класс меня не переведут. К занятиям велели приступить на следующий день.

Назавтра Холодный на мотоцикле отвез меня на Пороховые. Конечно, тяжело было и учиться, и служить. Но приказ есть приказ. Стал учиться. Причем неплохо.

Но вот из школы на меня поступила жалоба. Холодный вспоминает об этом так: «Приехал я в школу, а мне говорят: «Не знаем, что делать с вашим Ивановым. Ребята перестали заниматься. Для них авторитет только Витя. Вместо занятий водит ребят в атаку, заставляет окапываться, заниматься строевой подготовкой».

Что было, то было. Я считал, что для мальчишек военной поры главное — овладеть военным делом.

В полку меня пропесочили, и я дал слово, что буду вести себя тихо.