Мальчишник

— У прабабушки были дочери. Одну из них звали Дарья. Она вышла замуж за Николая Степановича Кологривова. Это мои дед и бабушка. Другая дочь — Софья. Она была хорошей пианисткой. Вышла замуж за Дмитрия Долгорукова. Родилась дочь Катя, двоюродная сестра моего отца. Я ее звала тетей Катей. У тети Кати, у последней, и хранился портрет. Тетя Катя жила в Москве и была хранительницей всего московского нашей семьи, или, правильнее сказать, рода. Наших родословных реликвий. Портрет быстро стал реликвией, потому что был связан с Пушкиным. Тетя Катя умерла в 1920 году. Мы ее похоронили на кладбище Донского монастыря. Портрет перешел ко мне.

— В вашей семье было какое-нибудь предание? Какая-нибудь легенда?

— Недостаточно того, что в доме моей прабабки Лопухиной-Хитрово жил Пушкин? У меня сохранились многие вещи из времен прабабушки. Книжка-дневник, которую она вела с 1816 года. Книжка в музее на Кропоткинской, ждет часа, чтобы ее поместили в музей-квартиру на Арбате. Там же и дорожная «писчебумажная» шкатулка. Была у нас в семье такая шкатулка. В ней — флаконы для чернил и песка, перья, бумага. В детстве я писала из флакона-чернильницы, можно сказать, чернилами пушкинских лет и посыпала бумагу, сушила чернила, песком. Баловалась.

Елена Дмитриевна радуется прошлому, но не подчинена ему. Живет нынешней жизнью и тем максимумом, который предоставлен возрастом и зрением.

Тоже жизненная позиция.

— Немного песка осталось и для музея, — шепнула Елена Дмитриевна и откинулась на венском стуле от своего легкого, прекрасного смеха.

Я видел в музее шкатулку и памятную книжку. Дорожная шкатулка деревянная, с чернью. Открываешь крышку, и получается маленький письменный стол, да еще и с красным сукном. Если «приподнять» сукно за перегородкой стоят флаконы для чернил и песка, лежат перья и бумага. Все это теперь находится в квартире Пушкина на Арбате.

На овальном столе присутствует еще 6×9 фотография в превосходной сафьяновой рамке — Елена Дмитриевна гимназистка, в белой, с присборенным воротом, с вшитым широким кружевом на рукавах, легкой, весенней кофточке. Волосы на висках зачесаны назад, над лбом — приподняты. Никаких украшений — брошек, серег: гимназисткам запрещалось носить даже часы, но Елена Дмитриевна их носила — часы были на очень длинной цепочке, и Елена Дмитриевна прятала их в маленьком потайном карманчике.

— В гимназии я училась в Царском Селе, — Елена Дмитриевна догадалась, какую я держу в руках фотографию.

— Ахматова тоже училась в Царском Селе, — сказала Вика. — Может быть, в этой же гимназии?

— Мы с ней могли учиться в одно время, но женских гимназий было две. Моя гимназия была недалеко от Лицея. Ходили к источнику «Лебедь». Умывались лебединой водой, чтобы сделаться красивыми. Возможно, умывалась и Анна Ахматова. Лазили на таинственную «средневековую» башню Шапель, чтобы по-настоящему как следует напугаться. Помню и казармы, где в прошлом помещались царскосельские гусары: зорю бьют, звук привычный, звук живой…

На стене, тоже на леске, висела еще одна акварель — царскосельский гусар в красном ментике.

— Кадетские ворота, — продолжала вспоминать Елена Дмитриевна. — Подкапризная дорога, по которой гуляли в экипажах, ближе к вечеру. А вы знаете, что в Александровском саду были Пенсионные конюшни, где доживали старость лошади? Было и кладбище для них.

— Сохранились и конюшни, и кладбище, — сказала Вика. — С пышными в честь знаменитых рысаков надписями.

— Дубы помню. Огромные. Перед входом в Александровский дворец и на аллеях. Казаки показывали джигитовку, индийский факир водил слона.

— Джигитовки нет. И слона… — улыбнулась Вика. — А дубы есть, и Подкапризная дорога под Капризами есть… И башня Шапель.

Елена Дмитриевна почувствовала, что Вика улыбнулась, и улыбнулась Вике в ответ. Вообще Елена Дмитриевна сразу, чуть ли не от порога, начала называть Вику Викочкой, и нам это показалось таким естественным, таким закономерным.

— Самое главное, чего всегда хотелось, — потихоньку от всех взобраться на памятник в лицейском саду, где Пушкин сидит на скамье, — сказала Елена Дмитриевна заговорщицки, — и присесть рядом с Пушкиным. Я же его родственница.

— Легенда, что вы родственница, — говорю я теперь совершенно уверенно. — Семейная, да?

— В легенде опять нет нужды. Кологривовы в родстве с Пушкиным через Ржевских. Помните — удельные князья города Ржева, Смоленского княжества, потомки Рюрика. Называли их «смоленскими княжатами». Род славился древностью, жадностью и бедностью, — Елена Дмитриевна весело качнула головой. — Так вот, прабабушка Александра Сергеевича по материнской линии была из рода Ржевских: Сарра Юрьевна, дочь любимца Петра I Юрия Ржевского. Она вышла замуж за Алексея Федоровича Пушкина, прадеда поэта. Моя же прапрабабушка Прасковья Степановна, в замужестве Кологривова, тоже из рода Ржевских. И, конечно, имеется и дальний предок Радша, который по легенде выселился в Россию в княжение Александра Невского и считается родоначальником многих известных фамилий, в том числе Пушкиных и Кологривовых.