…Я думаю, что когда фашисты будут задыхаться в борьбе с нами, дело дойдет в конце концов и до начальствующего состава армии. Тупоголовые, конечно, еще будут орать о победе над СССР, но более разумные станут поговаривать об этой войне как о роковой ошибке Германии. (Лева предугадал заговор генералов!) Я думаю, что в конце концов за продолжение войны останется лишь психопат Гитлер, который ясно не способен сейчас и не способен и в будущем своим ограниченным ефрейторским умом понять о бесперспективности войны с Советским Союзом; с ним, очевидно, будут Гиммлер, потопивший разум в крови народов Германии и всех порабощенных фашистами стран, и мартышка Геббельс, который как полоумный раб будет все еще холопски горланить в газетах о завоевании России, даже тогда, когда наши войска, предположим, будут штурмовать уже Берлин.
И вновь о Москве 22 июля:
Ну, а сегодняшняя ночь, очевидно, врезалась в мою память надолго. Ровно месяц прошел с начала войны, и этот юбилей в московской жизни отметился знаменательным в эту ночь событием для всего города — это было несчастье для Москвы: на ее улицы упали первые вражеские бомбы, а ее воздух впервые содрогнулся от их оглушительных разрывов. Да, это была первая бомбардировка за все ее существование!.. Точно из глубоких недр земли, откуда-то издали послышалось несколько глухих ударов. Это было похоже на нечто страшное и ужасающее, которое тяжелыми шагами приближалось к нам. Снова послышался шум, но в виде одного удара: то, очевидно, был одинокий выстрел зенитки. Но и он был уже ближе и более звонким… не было сомнений, что там в воздухе разыгралась трагедия Москвы. Теперь я не сомневался, что дожил и переживаю первую бомбардировку своего города… периоды полной тишины и громоподобных концертов чередовались. Мы с Мишкой считали эти «волны» и были удивлены такою продолжительностью налета… было уже около четырех часов тревоги, а до отбоя было еще, видимо, далеко, — очевидно, крупные воздушные силы немцев обрушились на Москву…
Гальдер своим габельсбергским шрифтом 22 июля: «31-й день войны… Воздушный налет на Москву. Участвовало 200 самолетов. При бомбежке были применены новейшие — 2,5-тонные бомбы».
После бомбежки я, Левка и мой отец поднялись к нам на десятый этаж и вышли на балкон. Напротив, через Москву-реку, на набережной, густо дымились, горели дома. «Чуть ли не открыв рты, мы с Мишкой уставились на непривычное зрелище». Да, зрелище было куда как непривычным — вот она, настоящая война. Всего лишь через реку напротив. «Оскорбление и боль за свой город почувствовал я, когда с непомерной скорбью смотрел на Москву», — записал Левка.