Мальчишник

Хор поет тихо в тихом многолюдном зале; поет издалека в далекое, из настоящего в прошлое, из прошлого в настоящее.

В этот же день, в этот же час и в эти же минуты в Ленинграде, на Мойке, в квартире Пушкина, тоже после минуты молчания, капелла имени Глинки исполняет Рахманинова, Чайковского, Бортнянского.

Передо мной необычная почтовая открытка: «Просим вас прийти 10 февраля в квартиру А. С. Пушкина». Напоминание? Нет. На память. Каждому. Прислала открытку Нина Ивановна Попова. Это было в год нашего с Ниной Ивановной знакомства, хозяйкой квартиры на Мойке.

На открытке, всего лишь в десять строк, напечатан некролог о Пушкине. Написал его питавший к Пушкину «глубокое уважение и душевную любовь» Владимир Федорович Одоевский в полном одиноком отчаянии у себя в кабинете, где еще звучали веселые слова Пушкина: «Я черт знает как изленился!» Князь Владимир Одоевский оставил нам навсегда свои десять поистине сиятельных строк.

Солнце нашей Поэзіи закатилось! Пушкинъ скончался, скончался во цвѣтѣ лѣтъ, въ срединѣ своего великаго поприща!.. Болѣе говорить о семъ не имѣемъ силы, да и не нужно; всякое Русское сердце знаетъ всю цѣну этой невозвратимой потери, и всякое Русское сердце будетъ растерзано. Пушкинъ! нашъ поэтъ! наша радость, наша народная слава!.. Не ужѣли въ самомъ дѣлѣ нѣтъ уже у насъ Пушкина?.. Къ этой мысли нельзя привыкнуть!

29 января, 2 ч. 45 м. пополудни

Редактор Андрей Александрович Краевский, напечатавший некролог в «Литературных прибавлениях к «Русскому инвалиду», получил строгий выговор от министра народного просвещения графа Уварова:

— Что это за черная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения по государственной службе?.. Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?!..

Он не государственный муж, граф Уваров, — он Солнце!

Вы утверждаете: «Писать стишки (стихи для вас «стишки»!) не значит еще проходить великое поприще». Значит, граф Уваров, значит. И сейчас мы вас упоминаем, министра народного просвещения и даже президента Академии наук и, как вам казалось, государственного мужа, упоминаем только в силу того, что вы чиновно-небрежно назвали дорогое для нас имя. Только, Уваров! Хотя вы «арзамасец» и даже явились бледный и сам не свой в Конюшенную церковь на отпевания Пушкина, но все пушкинские друзья вас уже сторонились.

Ваш современник лицеист Алексей Илличевский писал, что лучи славы Пушкина будут отсвечиваться и в его товарищах. А уже наша современница правнучка поэта Наталья Сергеевна Шепелева добавила, что лучи славы Пушкина осветили не только друзей, но и недругов.

Пушкин умирал, «истаивал».

Летел снег мимо окон его квартиры; мимо его жены, мимо его детей; летел мимо времени. Полицейский врач написал донесение: «Г-н Пушкин при всех пособиях, оказываемых ему Его Превосходительством г-ном лейб-медиком Арендтом, находится в опасности жизни».

Пушкину назначены холодные со льдом примочки, холодительное питье. Холод сейчас облегчает поэту страдания. Одно из пособий, которое могли предложить врачи того времени раненому Пушкину. «В те дни извозчикам говорили: «К Пушкину» — и они уже знали, куда ехать».

Истаивают силы, истаивает сердце, меркнут желания. Затих, молчит огонь в печах. Затихла, молчит подо льдом Мойка. Холод на окнах. Холод за окнами. Холод на Мойке.

Неслышным шагом, легче снега, легче времени вышла на Мойку пушкинская муза: Пушкин простился с ней последней. Никто этого не знал, только он и она. Зима. Лед. Холод. Снег. И одиноко удаляющаяся одинокая пушкинская муза. «И скрылась от меня навек Богиня тихих песнопений…»

Хор поет в Москве на Кропоткинской улице в доме № 12, хор поет в Ленинграде на Мойке в доме № 12. Поет из этой зимы в ту зиму, из этого дня в тот день. Из Москвы в Ленинград, из Ленинграда в Москву. Из дома № 12 в дом № 12. Поет тихо, возвышенно, памятно. Вечно.

Певческий мост… Певческий мост…

Лермонтов на Мойке. Еще не узнанный Россией. Но через два дня он будет узнан. Огненная душа. Нежное сердце.

Сейчас он стоит на том месте на Мойке, где будет построен новый Певческий мост — большой, широкий. Чугунные решетки, на них рисунок — листья папоротника. Сквозь снег и зиму мост от одного поэта к другому.

— Я был еще болен, когда разнеслась по городу весть о несчастном поединке Пушкина.

Пушкин для Лермонтова «дивный гений», «наша слава».

Александра Смирнова-Россет, которая «как дитя была добра», написала об отношении Лермонтова к Пушкину — это единственный человек, которого он так сильно любил и смерть которого была большим горем для него.