Читаем Мальчишник полностью

Пушкин идет и хохочет, еще бы — умора: отец Анны Керн убедил маленьких детей, что Пушкин сделан из сахара и яблок и что его можно съесть.

Умора!

Пушкин будет писать это слово в письмах к Наталье Николаевне. Друзьям было уже известно, что его Таша любит объедаться вареньем и непрестанно угощает им Пушкина. Кончился тверской ловелас с «чертовски черными бакенбардами».

— Умора! — Вика стоит у нашего окна и смотрит на Тверской бульвар.

— Умора! — соглашаюсь я.

Идет и Михаил Лермонтов — тоже радостный и тоже с пылким воображением, готовый слепить из снега что-нибудь самое презабавное здесь же, на Тверском бульваре.

— Мишель был мастер делать из талого снегу человеческие фигуры в колоссальном виде. — Это Аким Шан-Гирей, троюродный брат Лермонтова.

…Пушкин и Лермонтов. Они молоды. Натальи в них влюблены. И никто из них не будет убит.

Сверчок и Маёшка.

У Пушкина не погаснет венчальная свеча, не упадет обручальное кольцо. А у Лермонтова счастливо упадет монета, которую он имел привычку подкидывать, проверять свое счастье.

Я впрягу лошадей в хрустящую от мороза карету и свезу Наташ на вальсовый полет, туда, где сиянье, музыка, цветы и кровь кипит от душной тесноты.

— Ты слышишь, как едет счастливая карета? — спрашиваю я Вику.

— Ты вывезешь их в бусах? — улыбается Вика.

— Я вывезу их в голкондских алмазах, — вполне серьезно отвечаю я.

И стоит в наши дни на Тверском бульваре живой свидетель всему этому — простой черешчатый дуб. Пойдите по Тверскому бульвару в сторону площади Пушкина — справа, недалеко от того места, где раньше находился дом Кологривовых (дом № 22), вы увидите дуб и табличку при нем: «Дуб черешчатый. Возраст 200 лет».

<p><strong>ПЕРВОСОНИЕ</strong></p>

Дача солнечно выплывает из глубины царскосельских парков и садов, загустевших от зелени прудов и озер, некошеных трав и заросших дубовых аллей, проложенных когда-то для конных, для пеших и для экипажей. Выплывает из знаменитого здания Лицея, просвеченного большой центральной аркой посредине и двумя по краям, из пышно-бирюзового Екатерининского и густо-желтого Александровского дворцов, павильонов Эрмитажа, Грота, Большого и Малого капризов, фонтана «Девушка с кувшином», статуй Галатеи и Амфитриты, Чесменской колонны и таинственно-средневековой, специально средневеково полуразрушенной башни Шанель — легкая, деревянная, колеблемая солнечным течением, точно яхта, наставив на передний план застекленный балкон на втором этаже, свою верхнюю палубу. Бывший дом вдовы придворного камердинера Китаева, у которой Пушкин летом 1831 года поселился с женой.

— Я никогда не хлопотал о счастии: я мог обойтиться без него. Теперь мне нужно его на двоих…

«Музей-дача А. С. Пушкина» на углу улицы Васенко и Пушкинской, в городе Пушкине, где на здании железнодорожного вокзала помещены барельефы Карамзина, Жуковского, Державина, Дельвига, Чаадаева, Кюхельбекера. Вы приехали в город Пушкин и сразу же встречаетесь с друзьями Пушкина. Они будут сопровождать вас от самого вокзала и будут с вами все то время, которое вы проведете в городе великих царскоселов, где души их свободно разливались, с волненьем гордых, юных дум, в городе, про который Пушкин сказал: «царскосельские хранительные сени».

До шестнадцати лет прожила в Царском Селе Анна Ахматова. Училась в гимназии:

— Мои первые воспоминания царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром… старый вокзал..

В двадцать два года Анна Ахматова напишет:

Смуглый отрок бродил по аллеям,У озерных грустил берегов,И столетие мы лелеемЕле слышный шелест шагов.

Входим с Викой в музей-дачу. Влажный из рогожки коврик. Вытираем ноги. Первое помещение — тамбур. Поднимаемся по деревянным ступенькам, тоже влажным, — их только что мыли, на них остались тонкие просыхающие зеркальца воды. Пахнет душицей.

— Вы к нам? — спрашивает уборщица в синем рабочем фартуке. В руках у нее мокрая щетка. Рядом стоит пластмассовое ведро; в нем, в воде, плавает душица: еще один, совсем маленький, царскосельский пруд.

— Мы к вам, если можно. Или мы пришли слишком рано? — говорит Вика. — И вы еще не принимаете?

— Ничего. Обождите. Я узнаю.

Уборщица ставит к стене щетку, отодвигает в угол ведро. Уходит, скрывается в конце коридора. В раскрытые окна видно, как прошел рейсовый автобус. Его маршрут: вокзал — Лицей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии