Мальчишник

— И прозвана-то колокольня Иваном Великим народом.

— Колокола сохранились все?

— В полном порядке. Языки только прикованы.

— В любой момент можно расковать?

— В любой.

— И заговорят тревожные набаты?

— Заговорят.

— И вырастет многоярусный столп звуков?

— Без сомнения. За колоколами ухаживают, чистят железными щетками, покрывают парафином. Зимой удаляют снег, лед. Ну, вам не терпится подняться на колокольню.

— Не терпится.

— Говорите, Пушкин?

— Да. И Лермонтов тоже.

— И еще Наполеон с маршалами поднимался, — добавляет Петр Ефимович. — Французы хотели увезти крест, но, когда убедились, что не золотой, а только вызолоченный, бросили.

Я читал в том же архитектурно-историческом очерке, что взорвать башню Наполеону не удалось. Устоял Иван Великий. Только трещину дал.

В. Кожаринов, «Трофеи Бонапарта».

Журнал «Нева», № 2, 1985 г.

Неизвестно, сколько бочек пороха пришлось на долю Ивана Великого. Это случилось в ночь на 11 октября 1812 года. Мощная взрывная волна не смогла разрушить плотную кладку стен колокольни и устремилась вверх. Сильнейшим ударом сорвало часть медных листов обшивки купола вместе с крестом и разбросало по сторонам… К 21 декабря 1814 года главу колокольни отреставрировали, крест на ней поставили новый.

Я сказал о трещине Петру Ефимовичу.

— Покажу место. Идемте.

Мы вышли из «цокольных покоев», свернули вправо и начали подниматься по ступеням. Меня сразу удивило большое зеркало в деревянной раме. Висело вплотную к стене.

— Вроде ходиков? — спросил я. — Для домашности?

— Так точно. — В армии Петр Ефимович был майором.

Я медленно взбираюсь по отвесным, высоким ступеням у самой стены, потому что к центру ступени сходят почти на нет, и там не устоишь, не удержишься, такие они винтовые.

— Вот здесь была трещина. Потрогайте стену.

Я и так веду ладонью по стене. Может быть, так вел ладонью маленький Александр Пушкин. И может быть, ему в то время звонари, имевшие привилегию водить на Ивановский столп, тоже что-нибудь рассказывали, но еще донаполеоновское, до трещины.

— За состоянием башни наблюдают архитекторы: приходят с приборами, проверяют даже самую мельчайшую трещину. Температурно-влажный режим контролируют.

Если внизу была церковь, где теперь хранится все от гвоздей до бархата с золотом, то вверху были парадные покои. Точное их название неизвестно.

— Иван Великий и по цвету красив, — говорю я.

— Его украшает светотень. Она получается от наружных членений. Вы потом постойте на площади, поглядите светотень. Как раз сегодня солнечно. Наверху она нежнее, потому что башня идет от мощного нижнего яруса к стройному и легкому верхнему.

Я кивнул. Именно так и было в архитектурно-историческом очерке.

— А в 1975 году на Ивановской площади при раскопках на глубине семи метров был найден меч. Находят в Кремле шлемы, обрывки кольчуг, стремена. Или вот здесь же рядом, возле Успенского собора, археологи отрыли посуду Золотой Орды.

Мы медленно поднимались, беседовали. И была тишина. Башенная. И только ходики…

— Как здорово, — сказал я.

— Что?

— Ходики. Слышны и сюда.

— Вам кажется. Хотя… — Петр Ефимович остановился, прислушался.

Но тут опять раздался телефонный звонок. Его-то Петр Ефимович услышал четко. Вынужден был вернуться.

Я остался один в верхнем помещении. Начал переходить от окна к окну. Узкие, углубленные в толще стен дозорные окна. Дальше — завершающий постройку барабан, луковичная глава «сочная и круглая по форме из вызолоченных на огне листов меди». Это из старого путеводителя. Теперь я знал — купол покрыт сусальным золотом: оно-то и хранится в сейфе у Петра Ефимовича.

Я видел сквозь узкое углубленное дозорное окно соборную площадь, Москву-реку и на противоположном берегу Москвы-реки — здание и парк нашего бывшего лицея — школы № 19 имени Белинского. Отсюда мы, прямо из нашего первосония… в июне ушли, кто — в жизнь, кто в смерть. По судьбе.