Малефисента. Владычица тьмы

Приземление вышло довольно жестким, и оба молодых человека откатились в разные стороны. Впрочем, Филипп тут же вскочил на ноги. На противоположной стороне лужайки стояла церковь, и он должен спешить туда, к Авроре и ее волшебному народцу. И Филипп побежал, но в следующую секунду Персиваль ударом в спину сбил его с ног, и они вновь покатились по траве, на этот раз награждая друг друга тумаками. Персиваль занес руку, собираясь нанести сильный удар, но Филипп успел вовремя увернуться. Принц вскочил на ноги и принял боевую стойку, выставив перед собой сжатые кулаки. Поднялся и Персиваль. Не будь Филипп так расстроен и рассержен, он, наверное, рассмеялся бы, вспомнив, сколько раз точно так же они дрались с Персивалем, когда были еще мальчишками. Постоять за себя их учил отец Филиппа король Джон. Но если тогда они с Персивалем дрались просто ради забавы, то теперь у них была схватка не на жизнь, а на смерть.

– Сдавайся! – крикнул Персиваль, бросаясь вперед и вынуждая Филиппа отступить назад.

– Моя мать наложила проклятие на короля, а теперь может уничтожить волшебный народец с вересковых топей. – Филипп покачал головой, пытаясь образумить своего старинного приятеля. – И твоим людям придется дорого заплатить за это.

В это время неподалеку, падая под ударом темного эльфа, вскрикнул кто-то из солдат. Персиваль остановился и, судя по его глазам, задумался. Филипп открыл рот, хотел еще что- то сказать, но неожиданно раздался гневный крик – и Персиваль исчез, накрытый горой крыльев.

Внезапно Филипп оказался лицом к лицу с темным эльфом. Вначале принцу показалось, что перед ним Малефисента, потому что это крылатое существо выглядело совершенно так же, как крестная Авроры – такие же широкие крылья и рога на голове, – только вот у Малефисенты крылья были черными, а кожа бледной и гладкой, а у этого темного эльфа крылья были песочного цвета, а кожа – загорелой, темной и шершавой.

Это был Борра. В глазах эльфа отражался гнев, пылавший в его сердце.

Борра взял Филиппа на прицел и взмахнул крыльями, чтобы настичь его, но, когда его руки уже были готовы схватить принца за горло, прогремел выстрел, и темный эльф повалился на землю. В его плече зияла открытая шипящая рана.

Подняв голову, Филипп увидел, что Персиваль, сидя на траве, медленно опускает зажатый в дрожащих руках арбалет.

– Спасибо, – облегченно выдохнул Филипп.

Но успокаиваться им было рано. Филипп с ужасом увидел, как Борра, поднявшись на ноги, идет к безуспешно пытающемуся отползти назад Персивалю, как, вырвав у него арбалет, мощным ударом о землю разносит его в щепки, как протягивает руку, явно собираясь сделать с Персивалем то же самое, что только что сделал с его арбалетом.

Филипп стоял, тяжело переводя дыхание: у него в голове не укладывалось то, чем вдруг все обернулось. Предательство матери. Ее равнодушное, безжалостное отношение к чужим жизням – и людским, и жизням волшебных созданий. Безумное желание его матери уничтожить вересковые топи и все живое на них.

«Ну вот, – подумал Филипп, – теперь наши с матерью пути разошлись навсегда. Мы с ней больше не родные люди, не семья. Родные люди не причиняют друг другу боль, не убивают друг друга. Родные люди не лгут и не предают».

Да, Ингрит перестала быть его матерью в тот момент, когда месть для нее оказалась дороже счастья собственного сына и жизни ее собственного мужа. Отныне единственным родным человеком Филиппа, его семьей оставалась Аврора. Ее счастье – это его счастье. Ее будущее – его будущее. И он до последней капли крови будет сражаться за них.

Из задумчивости Филиппа вывели крики Персиваля. Филипп поднял меч высоко над головой и шагнул вперед. Он знал, что должен сделать. Борясь с Персивалем, Борра не замечал приближения Филиппа, пока его шеи не коснулся кончик шпаги принца. Кожа Борры в этом месте сразу же покраснела и зашипела.

– Отойди, – приказал Филипп.

– Добивай, – ответил Борра, прижимаясь шеей к клинку и не обращая внимания на боль.

На лице Персиваля было написано удивление.

– Филипп... – начал он. – На нас напали...

Но Филипп резко тряхнул головой:

– Это не моя война. Ее хотела королева, а ты поднес ей эту войну на блюдечке.

Еще не поднявшийся на ноги, Персиваль смотрел на Филиппа так, словно впервые его увидел. Впрочем, в каком-то смысле так оно и было. До сих пор Филипп лишь молча наблюдал за жестокими поступками своей матери, позволяя ей губить то, что было ему дорого, чем он гордился. Он повернул голову и вновь обратился к Борре:

– Я не позволю ей погубить ни мое королевство, ни ваше, слышите? На моих руках не будет крови волшебного народа.

Сказав это, Филипп отбросил свою шпагу. Она упала, один раз подскочила, звякнув, и осталась неподвижно лежать на траве, тускло блестя в угасающем свете дня.