Малёк

Прошло не больше десяти минут, как Бешеный Пес прокрался обратно в спальню. Выглядел он нервным и бледным. Он сказал, что никаких летучих мышей не нашел и плохо себя чувствует. Мне сегодня как-то не по себе — я все думаю о Верне и Роджере и об исключении Эмбертона, который мне всегда казался хорошим парнем, добродушным и с чувством юмора.

17 февраля, четверг

Остался один день!

Проснулся в мокрой кровати. В открытое окно лил дождь. Повеяло первым осенним[20] холодком, и впервые я достал свою серую шерстяную кофту с воротником-поло.

Школьное собрание созывают уже третий день подряд. Глок вошел в зал, шипя от ярости. В выхлопную трубу его машины опять подсунули банан. На этот раз он заметил опасный фрукт прежде, чем тот успел нанести вред. Он буквально дымился от злости и грозил исключить всю школу, если придется. С этими словами он выбежал из зала, оставив всех таращиться ему вслед в страхе и изумлении.

15.00. Еще страшнее мне стало, когда я увидел длинную очередь ребят на прослушивание в школьную пьесу. После часового ожидания у меня наконец появилась возможность показать себя. Войдя в маленький класс, я увидел Еву, безумного учителя по имени мистер Ричардсон (и по кличке Викинг) и мисс Робертс, сидевшую за пианино. Ева поздоровалась со мной и мило улыбнулась. У нее на коленях лежал полулысый Роджер, пустым взглядом уставившийся в потолок.

Викинг сказал:

— Хорошо, мистер Мильтон, посмотрим, на что вы способны.

Потом он попросил меня спеть песню «Я готов на все», которую я смутно помнил по начальной школе. Мне вдруг стало очень страшно, и изо рта вырвался слабый, дрожащий писк, как будто это не я пел, а кто-то другой. Я пропел лишь несколько строчек, прежде чем Викинг встал и закричал: «Спасибо, следующий!» С этими словами все мои мечты об актерской карьере были разрушены. Не прошло и минуты, как я очутился на улице и медленно поплелся обратно в корпус под серым моросящим дождем. Я чувствовал себя раздавленным — мое первое и единственное прослушивание обернулось полной катастрофой. Проскользнув в гостиную, я шмякнулся в кресло и попытался вникнуть в какой-то сериал.

Гоблин считает, что, возможно, Эмбертона со Стоттом и не исключат. Вчера ночью их в школе совершенно точно не было, и теперь им легче будет доказать свою невиновность. (Кроме того, отец Эмбертона — влиятельный владелец сахарной фермы, пожертвовавший школе тысячи. Он вне себя от ярости и думает судиться.)

А я, кажется, знаю, кто подложил вчерашний банан.

22.30. Жиртрест сошел с ума. Сказал, что готов раскрыть нам все факты об учителе, который повесился. Он позвал нас за свою перегородку, зажег две свечи и поставил их на шкафчик. Мы вшестером сгрудились вокруг него, завороженные его таинственными приготовлениями. Прежде чем начать, он попросил всех хранить полное молчание, пока не договорит.Затем закрыл глаза, сделал глубокий вдох и тихо начал свой рассказ.

— Стоял 1944 год. Во всем мире шла война. Каждую неделю в школе проводили мемориальную службу по одному из старых выпускников, погибших в бою. На воскресном причастии один из мальчиков посмотрел наверх и увидел тело Майлза Макартура, учителя английского, раскачивающееся на веревке. У тогдашнего капеллана, старого ископаемого по имени Фолкнер, было такое слабое зрение, что он подумал, будто раскачивающийся труп — это рождественская гирлянда. Начался переполох. Мальчиков послали домой, а школу закрыли на каникулы неделей раньше. Фолкнер и тогдашний директор Обри Томас оба ушли в отставку, хотя якобы по причинам, не связанным со смертью Макартура. В местную газету попало лишь мимолетное упоминание об учителе, погибшем при подозрительных обстоятельствах.

— Все дело в том, — проговорил Жиртрест с нарочитой торжественностью, — что все это дело замяли. Архивные материалы, папки, полицейские отчеты, свидетельство о смерти — все пропало. В записях последующих дней и недель огромные пробелы. Поищите в архиве записи о любом другом периоде — почти за каждый день есть отчеты, статьи, вырезки и записи. Но в конце 1944 года и начале 1945-го откуда ни возьмись — огромный пробел. Школьное начальство явно пыталось замести следы! — При этом Жиртрест треснул кулаками о шкафчик и торжествующе поглядел на нас, будто только что раскрыл тайну убийства Кеннеди.

По очереди посмотрев на каждого из нас, он продолжил:

— Здесь что-то не так, совсем не так.За всем этим стоит тайна, которую мы должны раскрыть. Этот человек, Макар-тур, не просто так тогда висел на потолке. И ничто не остановит меня в поисках правды! — В пламени свечей глаза Жиртреста горели алым, его челюсти были решительно сжаты. Никто не сомневался в его вере и упорстве.

Повисла долгая тишина; мы сидели, зачарованные светом пламени и рассказом Жиртреста. Саймон присвистнул, Рэмбо глубокомысленно замычал. Бешеный Пес выглядел погруженным в раздумья (хоть я и не уверен, что такое возможно). Лишь Гоблин отреагировал с цинизмом. Безразлично улыбнувшись, он сказал:

— Ну и что? Замели следы, потому что ничего хорошего. Что не так?