Маленькая демиуржка

— И ты что сделала?

— Ну… теперь он девочка. Девочку же не будут обижать?

Мне одиннадцать, и очень хочется кушать. Мне всегда хочется кушать, даже когда кормят, хотя кормят меня редко. Вчера я увидела сон, в нем маленькая девочка мне говорила, что все будет хорошо и я попаду к маме. Это был такой волшебный сон, что я проплакала всю ночь. Ой, забыла, меня зовут Уродка Ненормальная, когда дома, а в бумагах я Гарриет Лили Поттер… Кажется — я точно не знаю. Это потому, что маму звали Лили, она была сестрой тети Петуньи, которой меня навязали. Хотя я иногда думаю, что лучше бы убили вместе с мамой, которая была проституткой. Я не знаю, что значит это слово, но явно что-то плохое. Хотя Хагрид сказал, что мама и папа были героями, которых убил какой-то лорд. Но я думаю, это всем сиротам говорят, чтобы они себя чувствовали лучше.

Сегодня я еду в Хогвартс! Это такая школа для волшебников, если мне не почудился Хагрид с голоду. Я знаю, что иногда от голода чудится разное, и у меня такое уже бывало. Мне нужно вставать и делать завтрак для всех, кроме меня, хотя живот сводит от голода и иногда появляются темные пятнышки перед глазами, но я наказана, правда, не знаю, за что. А еще дядя Вернон обещал мне показать сегодня утром, что будет, если меня выгонят из школы и я опять буду его расстраивать своим видом. Надеюсь, я смогу после этого поехать в школу, потому что для того, чтобы поехать — нужно ходить, а не лежать. Лежа в школу не поедешь, потому что поезд. Может быть, в поезде можно будет полежать?

— Какая бяка этот Вернон! — плакала маленькая девочка, глядя на то, что мужчина сделал с девочкой. — Мия, накажи его!

Амбуланс увозил сошедшего с ума Вернона, а Петунья провожала его с горечью. Как же все это не вовремя. И почему вдруг ее мужу пришло в голову себя избивать?

Вот и вокзал… Я не помню, куда идти, еще и ходить больно. Надеюсь, платье достаточно плотное, и никто не увидит… В ушах пока еще тихо пищат комарики, но мне нужно попасть на поезд. Спасибо дяде полисмену, который помог затащить сундук на тележку. Она, наверное, тяжелее меня, но я справлюсь. Я не хочу обратно…

Большая рыжая тетенька подсказала мне, как пройти барьер, и даже подтолкнула меня, отчего я чуть не упала, и я закрыла глаза, делая шаг… Если вдруг останусь в стене, пусть я этого не увижу. По ушам ударил шум, какие-то фразы и крики. Я открыла глаза и увидела волшебный поезд, он был красным и очень старым, хотя выглядел, как новый. Я шла и уговаривала себя, что еще чуть-чуть — и можно будет расслабиться, потому что черных пятнышек становилось все больше и комарики звенели тоже, из-за чего я плохо видела, куда иду.

Какой-то мальчик, скривившись, помог мне засунуть сундук в багажный вагон. Я на него не сержусь, потому что я же ну… Уродка… Понятно же, что мальчик не хочет с такой общаться.

Дважды упав и чувствуя, что сил совсем не осталось, я залезла в вагон и вошла в первое попавшееся купе. Там сидела красивая девочка, в которой я внезапно увидела… У тети Петуньи была единственная фотография с мамой, потому что там были и ее родители. И эта фотография была сделана тогда, когда маме было двенадцать. И эта девочка, которую я увидела, она… Все померкло, и меня выключило.

Когда свет снова зажгли, я обнаружила, что лежу голая на чьих-то коленях. Значит, я сделала что-то плохое, и меня сейчас накажут. От этого я тихо заплакала, стараясь сделать так, чтобы никто не услышал, потому что кричать нельзя, а то еще хуже будет. Почему мне так не везет? Но тут оказалось, что я лежу на коленях старшей девочки, которая испугалась моего плача и принялась меня обнимать, обещая, что больше никто и никогда не сделает мне больно. А я ей сказала, что она моей порченной кровью вымажется и за это ей попадет… Она заплакала и сказала, что не попадет, потому что это неважно, а важна я. Этого я не поняла: почему я вдруг могу быть важной?

А девочка, которая почти тетя, залила меня какой-то штукой, которую назвала «бадьян», и боль сразу ушла. Правда, сначала сильно защипало, но я стерпела. А потом она сразу спросила, как меня зовут, и я честно ответила, что Уродка. А девочка, которая моя мама… ну которая будет, наверное, потому что это же она на фотографии была… она сделала такие большие глаза и заплакала. А потом я осмелела и попросила немножко хлебушка, и почему-то от этого все снова заплакали.

Старшая девушка закутала меня в мантию, не надевая платье, чтобы не тревожить спинку, она так сказала. А я посмотрела на платье, и оно было на спинке и на юбке запачкано красным. Девочка, которая почти тетя, спросила, сколько времени я не кушала… Я сказала, что недолго, всего три дня, и тогда она мне дала супчик, потому что от хлебушка может быть плохо, а я сказала, что я бы хлебушек не ела, а просто сосала — тогда не так кушать хочется. А старшая девочка сказала, что так нельзя, потому что сейчас не времена какого-то Вальда или как-то так, и принялась кормить меня с ложечки супом, потому что у меня сильно дрожали руки. Наверное, я испугалась еще одного наказания и поэтому.