Маленькая девочка. Обретение семьи

– Спроси коллег, чего проще, – улыбнулась Эльза, верившая в мужа. Ей было хорошо видна и боль девочки, и «откат» по возрасту5, что опять же говорило об очень непростой жизни ребенка. Опекунами Габриелы занималась полиция и психиатры, считавшие их садистами с фиксацией на девочке, что нормальным точно не было. Уже было известно, и как она жила, поэтому школой, в которую Габриела ходила, тоже занималась полиция, уже обнаружив множественные нарушения. В этот момент Герман не выдержал.

– Папа, когда Рие кивает, у нее синкопе6, – рассказал про свои наблюдения ранее подслушивавший мальчик.

– Да, надо посмотреть шею, – кивнул Герхард, жестом подзывая сына. – Ты как насчет того, что стал «женихом»?

– Ей это очень нужно, папа, – серьезно ответил Герман. – А не любить ее невозможно. Пусть хоть мужем зовет, лишь бы жила, – и было в этой фразе столько нежности, что Эльза внимательно посмотрела на сына, чему-то улыбнувшись.

– Значит, я посмотрю литературу и спрошу коллег, – решил доктор Штиллер. – Пока не разберемся, как облегчить состояние, обращаемся, как с пятилетней – максимум ласки и заботы, надо будет решить с кислородом… Утром отвезем в больницу и будем искать.

– Главное, чтобы она не подумала о предательстве, – тихо произнесла женщина. – Она и так считает, что долго не проживет…

* * *

Я проснулась опять в больнице. Как я это узнала? По запаху и писку рядом. Наверное, я опять умерла… Интересно, я все еще фрау Шмидт или меня зовут уже иначе? Открыв глаза, увидела Германа. Он сидел рядом и гладил меня по голове. Значит, Штиллеров у меня не отняли, отчего стало тепло. Увидев мои открытые глаза, мой «жених» наклонился и поцеловал их, насколько это было возможно с маской.

– Напугала ты нас сегодня, котеночек, – сказал Герман, ласково очень сказал, между прочим. – Сейчас я папе скажу, и будет обследование, а потом домой, да?

– Да, – прошептала я, ловя его руку. – А можно… чтобы ты был рядом? – может быть, я его заставляю, но мне это так нужно, просто не сказать как.

– Конечно, я буду рядом, ведь ты моя невеста, – он произнес это слово так, как будто оно не понарошку, а на самом деле. От этого опять захотелось плакать.

– Я тебя люблю, – сказала я ему, отчего «жених» только улыбнулся мне и сказал, что все будет хорошо. Я ему верю, потому что это Герман.

Чуть погодя из меня высосали кровь, а потом покормили и начали возить на рентген и в такое большое кольцо, в котором громко и страшно. Странно, но я как будто стала совсем маленькой, наверное, это пройдет, хоть и не хотелось, чтобы проходило. Папа принес такой воротник специальный, который надел мне на шею. Он сказал не снимать, а то будет очень плохо, но я же решила быть послушной? Так и сказала папочке, что я послушная, хотя кивать теперь не получается. Зато стало легче дышать, даже когда маску сняли, чтобы еще раз покормить. Меня Герман покормил, потому что я его котенок, он сам так сказал. Так тепло быть чьей-то…

Потом мы поехали домой, а Герман сказал, что мы теперь будем вместе спать, потому что жених и невеста, но я догадалась, почему. Если опекуны сильно били, то ночью могут быть кошмары, а каждый день просыпаться в больнице плохо – кому угодно надоест. А я не хочу, чтобы надоело маме и папе… И чтобы Герману надоело… Потому что я без него, наверное, уже не смогу. Как мало времени прошло, а он уже стал для меня дороже всего, почему так? Я не знаю…