Маленькая хня

Электромеханик по секрету рассказал доктору, а тот, уже в самом конце рейса — мне, что первыми словами чифа после столкновения с иллюминатором была весьма странная для него сентенция:

— Это меня Бог наказал, — сказал Бугаев сквозь полотенце на пострадавшей морде, — за баб.

Но если вы думаете, что удар чистотой хотя бы немного изменил характер Бугаева, то сильно ошибаетесь. Единственное, чего он больше никогда не требовал, — это прозрачности иллюминаторов, полностью сосредоточившись на унитазах, комингсах и других предметах ледокольного интерьера, часть из которых находилась в таких труднодоступных местах, что о существовании на них грязи мог догадываться только настоящий сверхчеловек, которым, конечно, и являлся наш старпом Бугаев: кто другой попросту бы убился на месте, а у Бугаева даже кровь из носа не пошла, хотя перелом переносицы доктор лично у него констатировал и сказал, что дышать теперь Бугаев сможет только левой ноздрей, да и то — не полностью.

Но раз уж КДП Бугаев хочет, чтобы это была лебедка, то пусть будет лебедка. В конце концов, старпома Бугаева уже не существует, а его однофамилец-капитан может и не знать, как там все было на самом деле.

ПИКУС И ДР.

Пикус — крупный красивый кот серой масти, выросший из котенка, бичевавшего в торговом порту возле докерской столовой на втором участке. Его принесли на ледокол, вымыли от блох, протравили глистов и начали кормить исключительно деликатесами. Пикус возмужал и расцвел, но все еще оставался Бичом, хотя имя это явно не шло ему: как-то сразу стало ясно, что Бич — парень с высоким потенциалом кошачьей интеллигентности и нечеловеческого достоинства, граничащего со снобизмом и легким презрением к рядовому плавсоставу. Из всего экипажа Бич выделял только капитана, в каюту которого заходил, вежливо постояв на пороге, а затем растягивался в кресле возле журнального столика. Бич никогда не ходил на камбуз, не заглядывал в столовую команды, а в кают-компании бывал только тогда, когда там были наглухо закрыты двери: как он туда попадал, совершенно неясно. На имя «Бич» кот не откликался.

— Это потому что в нем шипящих нету, — сказал боцман, — я читал: надо шипящие, в основном, «с». А еще — чтобы было «к».

Псевдоним Бичу изобретали практически всем экипажем.

. — Кусок не пойдет?

— Сам кусок. Посмотри на него, какое у него лицо благородное!

— Кактус?

— Кактус колючий, а Бич-то мягкий.

Бич, действительно, был мягкий. Но не пушистый, а гладкошерстный. И очень блестящий.

— Крокус?

— Киса?

— Костя?

— Кастет?

— Костыль?

Новое имя Бич себе выбрал сам. Он гордо, никого не замечая, шел мимо пяти углов, где в это время курили матросы. Разговор там протекал идеалистически-производственный: про то, как было бы хорошо попасть на Белый Пароход. Белыми пароходами всегда назывались сухогрузы, стоявшие на каких-нибудь южных линиях. Из-за того, что у них корпус из тонкой стали, их никогда не посылали в полярку.

— Надо Пикусу взятку дать, — сказал матрос Синицын.

— А как взятку дать Пикусу? — вздохнул матрос Горин, — о! чего это с ним?!

Резко свернувший с траектории Бич подошел к Горину и тиранулся о его штаны, после чего так же резко, как будто устыдившись приступа плебейской сентиментальности, отпрыгнул назад и пошел было своей дорогой.

— Пикус?! — сказали Горин и Синицын в один голос. Кот замер.

— Пикус! Ититтвою мать! Ну конечно, блин, Пикус!!

— Моээ, — сказал Пикус. Никто и никогда до этого не слышал его голоса. Оказалось, у него бас.

Так Бич получил свое настоящее имя, случайно совпавшее с фамилией первого заместителя начальника пароходства, потомка тевтонских рыцарей или латышских стрелков, всемогущего, как сам Миськов, и так же не ведавшего о существовании ни Синицина, ни Горина, ни того даже, что на ледоколе «Владивосток» наконец решена проблема наименования кота, найденного возле столовки портовых грузчиков.

А теперь мы временно оставим обоих Пикусов, латышского и портовского, и заглянем в каюту электрика Рудакова.