— Душа моя, — возмутился наглый рыжий, оставляя ткань в покое, — ты сама хвасталась, что эта ткань не мнётся, не рвётся, не тонет и не горит! И вообще уникальная во всех смыслах! Как ты её назвала? Каполаворо? Шедевр? Согласен, байрамские ткачи непревзойдённые мастера…
— Ник! — простонала Матильда, уже не в силах терпеть чувственную пытку супруга.
— Что? — хрипло прошептал мужчина, осторожно выправляя пышную грудь жены из кружев, притороченных к корсету. — Дыши… ой, лучше не дыши. Когда она так вздымается у тебя, у меня в глазах темнеет от вожделения.
— Родной, у меня коленки подгибаются… — со стоном промолвила женщина и вдруг подобралась на подозрительный звук, доносящийся из коридора.
Шлёпая маленькими ладошками по паркету, решительно толкнув дверь, в комнату вполз, шустро перебирая ногами и руками, десятимесячный малыш с пушистой огненной шапочкой волос на голове. Сомлевшая Тильда отпрянула от мужа, спешно заправляя свои прелести обратно в платье. Она едва успела все исправить и даже весело подмигнула мужу, с любовью наблюдавшему за ней, как следом за неожиданным гостем ворвалась Марта и запричитала:
— Ну, знаете, милые родители, за вашим одуванчиком уже не угонишься! Я таких непоседливых ещё не встречала! И это он ещё не пошёл!
— Бу! — сев на попу, возмутился на тираду няни карапуз, и тут же был подхвачен на руки отцом. Маленькое рыжее солнышко обвило ручками шею Николаса и, счастливо улыбаясь Тильде, пустило слюни на отцовскую белоснежную рубашку.
— Не успела открыть дверь из детской, как он незаметно прошмыгнул мимо меня и на всех парах рванул по коридору в сторону ваших покоев! — продолжая сетовать на непоседливого внучатого племянника, пожилая женщина плюхнулась в кресло.
Матильда забрала сына у мужа и, указав на его мокрое плечо, села напротив Марты.
— Может быть, стоит нанять ещё одну няню, чтобы тебе было легче? — участливо спросила она у родственницы.
Женщина вспыхнула:
— Ещё чего! Сами справимся! Никому не доверю нашу кроху, нашего птенчика, нашу рыбку золотую, — перешла та на сюсюканье, протягивая руки к мальчику, и вздрогнула, когда из гардеробной раздался возмущённый голос Михельсена:
— Прекратите мне портить парня! Что это за «рыбка»? Что это за «птенчик»? «Лев» он!
— О, уже «лев», а вчера ещё был «львёнком»! — засмеялась Тиль.
— Ласточка моя, какая же ты счастливая. Не устаю радоваться за тебя. И муж у тебя такой светлый, добрый и преданный. А любит как тебя! — Марта посмотрела на племянницу с нежностью и, хитро прищурившись, шёпотом спросила, — он уже знает?
Матильда удивлённо вскинула брови.
— А ты откуда?..
— Откуда, откуда… по тебе вижу. Вон, светишься вся, словно звёздочка. Лев уже есть, надо бы теперь и львицу ему в компанию. Леонард и Леонида, в честь матушки твоей. Звучит?
— Бу, — подтвердил, довольно подпрыгнув на руках у матери, малыш и выдрал из её причёски блестящую заколку.
Герцог Эррол стоял на парадном крыльце и невозмутимо наблюдал, как его ангел, сбежав со ступеней, повисла на прибывшем госте. Скучающе обвёл взглядом двор, вздохнул и приготовился к долгому ожиданию. Он вспомнил, как она также висела на своём отце в день, когда увозил её из родного поместья. Заплаканное лицо, распухший нос, несчастный потухший взгляд и руки, нервно теребящие полы тёплой накидки. Он тогда тоже долго ждал, растягивая передачу документов управляющему Эвендейлов, стоя у открытой дверцы кареты. Знал ли он тем поздним вечером, что та девушка с зелёными глазами станет для него самым важным и дорогим в жизни? Тогда им двигали только жалость и врождённое благородство, вырвать это милое создание из тех обстоятельств, в каких она с отцом оказалась стараниями «добрых» родственников. Сделать маленькую леди если не счастливой, то хотя бы обеспечить ей достойную жизнь. Проклятие неумолимо приближало его к смерти. Сколько ему на тот период оставалось, он не знал, но предполагал, что большую часть отпущенного он уже прожил.
Вспомнил, как у него перехватило дыхание, лишь только встретился с этими омутами глаз при первом знакомстве. Как его ощутимо тряхнуло от их света и чистоты. Как эта зелень затянула безвозвратно, лишила покоя и сна. Её обеспокоенный и полный любви взгляд на Хереварда, когда тот, совершенно растеряв всю свою решимость, начал нести полную околесицу. Как на глазах у неё выступили слезы, едва на стол за ужином поставили блюдо с зажаренным цыплёнком. Потом всю дорогу не решался спросить, был ли это твой любимый питомец?