2. И вновь беспечно и на одном дыхании я говорю «он ест», «я ем» и — смешивая несмешиваемое — «мы едим». Если я не ребёнок, который ещё не подвергся пагубному влиянию языка, и не подобный ребёнку Видящий, я притворяюсь, что за обеденным столом имеет место один вид принятия пищи — тот вид, что извлекает из еды большую часть вкуса и аромата. Какой беспричинный аскетизм, какой лживый пуританизм практикуют люди! Мне нужно лишь пробудиться и прийти в чувство, чтобы сразу увидеть колоссальную — бесподобную и уморительно колоссальную — разницу между тем видом принятия пищи, который состоит в забрасывании инородных веществ в обладающие зубами щели в тех маленьких и твёрдых сферах (где они остаются совершенно безвкусными), и другим видом, который состоит в забрасывании похожих веществ в эту огромную Впадину или Пасть (где их цвет и форма магически преобразуются в бесконечное разнообразие тонких восхитительных вкусов). Клянусь, моя еда вся в два раза вкуснее, когда я не отвлекаю своё внимание от её внутреннего путешествия (потому что я уже нацелился на следующую порцию на моей вилке), а следую за ней на протяжении всего пути до пункта её назначения. Внимательность во время еды — самый пикантный и вкусный из соусов, который гарантирует, что возвысит самую простую лёгкую закуску или стряпню из того, что есть под рукой, до пира гурмана.
3. Позвольте мне теперь взглянуть на сон, который представляет собой следующий пример этого самого фундаментального — и вызывающего наибольшее сопротивление — из законов Природы, а именно:
Путаница (менее вежливо: игры, трюки), спрессованная в «невинном» маленьком предложении
Но как только я вижу то, что я вижу, вместо того чтобы видеть то, что мне сказали видеть, неразбериха рассеивается, и громадный контраст между «он спит» и «я сплю» становится совершенно очевидным. С одной стороны, «он спит» означает «его веки смыкаются, немедленно закрываются и остаются закрытыми, его движения успокаиваются, его дыхание замедляется и становится ровным, он изредка храпит, он не отвечает, когда я говорю с ним». С другой стороны, «я сплю» не значит для меня ничего, это бессмысленно. «Я спал», однако, вполне имеет смысл —
Конечно, удобно всего лишь сказать: «Я спал хорошо, и мне снился сон о том, как я ходил в супермаркет», вместо того чтобы надоедать людям таким нудным и личностным описанием. Но когда удобство покупается ценой истины, это плохая сделка. Почти всегда «я спал» воспринимается как означающее «я потерял сознание». Или — подробнее — «Я есть моё сознание, а также тело и мозг, которые дают ему начало; но, в отличие от них, оно всё время приходит и уходит. Оно не только начинается с рождения и заканчивается со смертью, оно ещё и выходит из строя на несколько часов каждую ночь; а временами и днём — когда я дремлю, или падаю в обморок, или когда мне дают обезболивающее. Одним словом, я
В предыдущих главах я обнаружил явные указания на то, что по сути я безвременен. Теперь у меня есть дополнительные свидетельства совсем иного рода, подтверждающие это. То, что было для меня религиозной нелепостью, — древняя доктрина, что во сне без сновидений (если такой когда-то был, это было не-переживание) я испытываю Абсолютное и достигаю Того, что я есть, — вдруг приобретает смысл: я достигаю Безвременности, Вечное Мгновение без продолжительности и потому без провалов. Ещё раз повторю, здесь нужно доверять тому, что явно дано, так же сильно, как я не доверяю доктринам об этом: тогда всё становится ясно.