«... Даже сейчас, когда я взрослый человек, я воспринимаю их по-разному. Мария — Маша — Мэри — нет, это не одно и то же. «Маня» к ней идет, но «Маруся» и «Мэри» — нет. Я только очень поздно усвоил, что так можно называть одну и ту же женщину. Да и сейчас я с этим не могу примириться... «Мария» — это солидная женщина, с бледным цветом лица, блондинка, с легким румянцем, спокойные движения, глаза недобрые. «Марья» — такого же вида, только полная, щеки красные, большая грудь... «Маша» — помоложе, в розовом платье, рыхлая женщина... «Маня» — это молодая женщина, стройная, может быть, и брюнетка, резкие черты лица, ни нос, ни щеки не блестят. Не могу понять, как это может быть «тетя Маня»...
«Почему же она молодая?» — спрашиваю я Ш. — «Звук «н» — носовой звук ... Ну, я не знаю.., но она молодая.., а «Муся» — это другое ... Бросается в глаза пышная прическа, тоже невысокого роста, в ней есть какая-то закругленность, наверное, это звук «у»... «Мэри» — очень сухое имя...
Что-то темное в сумерках сидит у окна... И вот, когда мне говорят: «ты видел Машу», — я не сразу понимаю, что это может быть Маша ... Маша — Маня — Маруся — это не одно и то же... Иногда мне очень трудно привыкнуть, что человек носит такое имя, а иногда — ну, конечно, это, конечно, Маша...».
Все знают, как чутко относятся поэты к выразительности звучания. Я помню, как С. М. Эйзенштейн, отбирая студентов для режиссерского факультета кино-института, предлагал им описать, как они видят «Марию» — «Мэри» — «Марусю»... И он никогда не ошибался, выбрав тех, которые хорошо чувствовали выразительность слов.
Ш. обладал этим качеством в высокой степени, выразительность звучаний безошибочно воспринималась им, отражая какие-то общие выразительные свойства звуков.
Естественно, что слова, которые для нашего сознания являются синонимами, для Ш. имеют свое различное значение.