«... Вор и жулик... Вор — это очень бледный парень, бедно одет, карман отодран, со впалыми щеками, замучен, без шапки, волосы как солома... Это все «о» — «продолговатое «о»... «Во-ор» — это такое серое.., а тут еще евреи не выговаривают «р» — и получается «вох» — совсем серое. ...А «жулик» — это другое... Это парень с раздутыми щеками, они лоснятся, глаза сальные, над глазом шрам... Когда раньше я был маленьким, я произносил «а зулик» — он был маленький, плотный, сжатый... «зз» — это муха поет, мне казалось, что она на окне, эта муха, а потом я уже слышал правильно — «жулик» — и он вырос.
...А «ганеф» (евр. вор) — это в полутемной комнате когда вечер — когда еще не зажгли огонь — и слышен шорох и он берет кусок хлеба с полки... Это я слышал маленьким — хлеб с полки — а где? ...значит у нас в кладовке.
«Вора» я мог бы пожалеть, а «ганефа» — никогда! «Зулика» можно пощадить, а «жулика» — этого толстомордого?!.. У них — это зависит от того, как он одет, а у меня — как я вижу его, от лица».
«...А вот еще «хворать» и «болеть» — это разное. «Болеть» — это легкая вещь, а «хворать» — это тяжело. «Хвороба» — это серое слово, оно падает, закрывает человека... «Он тяжело болен» — это можно: «болезнь» — это туман, который может выходить из человека и окружает его... А если «хворать» — то он лежит где-то внизу, «хворать» — это хуже... «Он прихварывает» — он ходит и прихрамывает.., но это не связано с общностью звучания, это совсем разные вещи...» (опыт 31/III 1938 г.).
Но здесь мы уже переступаем границы простой «физиономики слов» — и входим в другую область — ею нам еще придется заняться...
Его ум
Мы рассмотрели память Ш. и проделали беглую экскурсию в его мир. Она показала нам, что этот мир во многом иной, чем наш. Мы видели, что это мир ярких и сложных образов, трудно выразимых в словах переживаний, в которых одно ощущение незаметно переходит в другое. Мы видели, как построены воспринимаемые им слова и какую работу он должен проделывать, чтобы выделить их подлинное значение.
Как же построен его ум? Что характерно для его познавательных процессов? Как протекает у него усвоение знаний и сложная интеллектуальная деятельность? Чем отличается его мышление от нашего?
Здесь мы снова вступаем в мир противоречий, в котором преимущества наглядного, образного мышления переплетаются с его недостатками и где богатство так причудливо сочетается с бедностью.
Попытаемся описать силу и слабость этого ума; мы найдем в этом много поучительного.
Сам Ш. характеризует свое мышление как «умо-зрительное». Нет, ничего общего с отвлеченными и умозрительными рассуждениями философов-рационалистов это не имеет... Это ум, который работает с помощью зрения, умо-зрительно...
То, о чем другие думают, что они смутно представляют, Ш. видит. Перед ним возникают ясные образы, ощутимость которых граничит с реальностью, и все его мышление — это дальнейшие операции с этими образами.
Естественно, что такое наглядное видение создает ряд преимуществ (к ряду очень существенных недостатков мы еще вернемся ниже). Оно позволяет Ш. полнее ориентироваться в повествовании, не пропускать ни одной детали, а иногда — замечать те противоречия, которых не заметил и сам автор.