– Как бы это сказать получше… Видишь ли, дорогая моя, вот Ольга сейчас… выросла. Что ты станешь делать, когда начнешь проигрывать?
Девочка долго смотрит в упор на обеих женщин, потом, бегло и дерзко улыбнувшись, одним прыжком выбирается из пропасти: «А я не собираюсь проигрывать! Это только начало». И тогда они, растрогавшись, оставляют малышку в покое. Ее просят только в завершение передачи спеть что-нибудь по-румынски – может быть, какую-нибудь народную песню? Девочка морщит носик, поворачивается к своей фрейлине, они сближают головы, шушукаются, потом Надя выпрямляется в кресле и, глядя прямо в камеру, подставив под свет прожекторов бледные ненакрашенные щеки, сворачивает на тропинку, где нет никаких красных бантов, затягивает, словно декларацию независимости, французскую детскую песенку: «Je suis un ре-tit gar-çon de bon-ne fi-gu-re je suis un pe-tit gar-çon la bel-le a-ven-tu-re ô gué la bel-le a-ven-tu-re…»[21]
Тем летом 1976 года вокруг Нади продолжают собираться цифры: меньше чем за три месяца в канадскую Федерацию гимнастики поступило пять тысяч звонков, а в Соединенных Штатах на шестьдесят процентов увеличилось количество обращений в «скорую помощь»: девочки, которым захотелось «поиграть в Надю», ломают запястья и щиколотки.
Похоже, они теперь ничего не боятся, настоящие сорванцы, беспокоятся родители маленьких западных девочек, – те только и знают, что виснут на самых верхних ветках, а ужинать садятся в купальниках, потные и растрепанные. Ничего, это временное. Это у них, конечно, пройдет.
На первой странице американской ежедневной газеты фотография с подписью: «BYE-BYE, NADIA!» На фотографии она обнимает свесившую темноволосую головку куклу, стоя лицом к микрофону, который протягивает мужская рука – самого человека в кадре нет…
В аэропорту Монреаля сотни людей, узнавших новую чемпионку, хотят потрогать ее хвостики. Надю прижимают к стойке регистрации «Эйр Канада», но девочку удается вызволить и отвести в безопасное место, в офис. Стюардесса наклоняется к ней, треплет по щечке – лапуля! – протягивает стакан воды, а пилот тем временем общается с журналистами. Да, он помнит, год или два назад – он тогда работал на рейсе Бухарест – Лондон – Надя летела в Англию со своей командой, ее пустили в кабину, и она задала ему кучу вопросов про полет. А потом он однажды случайно увидел ее по телевизору, и судьи поставили ей десять баллов! «Как же я гордился ею… моя малышка…»
В аэропорту Бухареста знаменитую соотечественницу встречают семь тысяч человек, они выбегают на летное поле, и самолет приходится остановить далеко от положенного места. Когда приезжают главы иностранных государств, людей сгоняют на улицы, заставляют выстроиться вдоль тротуара, размахивать флагами и улыбаться. Сейчас – ничего подобного. Сейчас мужчины, вооружившись фотоаппаратами и стараясь забраться повыше, заранее облепили на столичных улицах все фонари, а здесь, в зоне прилета, партийные работники в военной форме едва сдерживают толпу. Кажется, сюда собрался весь город, и все машут руками, бросают цветы, держат разноцветные таблички с приветствиями…
Надя в светло-голубом костюме с юбкой до колен (светло-голубой – официальный цвет команды) ступает на трап, в руке у нее несколько подаренных стюардессой красных гвоздик. Внезапно она замирает на месте и бросается обратно в салон, она цепляется за рукав Белы: я не могу, учитель, не могу, я хочу остаться тут! Тренер сердится – он обещал Центральному комитету фотографии, генерал Младеску специально приехал ради этой девчонки, а она ведет себя так, будто посреди ночи обнаружила под кроватью чудовище. Дверь осталась открытой, снаружи доносится радостное и нетерпеливое «НА-ДЯ! НА-ДЯ!», Дорина молча поправляет растрепавшийся хвостик подруги и мягко подталкивает ту к выходу. Бела пытается пробиться сквозь толпу, но она слишком плотная. Откуда-то высовывается микрофон и дергается прямо перед Надиными губами. «Я привезла три золотые медали и посвящаю их Партии, Родине и румынскому народу», – говорит она, но слышно ее плохо, потому что детский хор тем временем орет что есть мочи: «БРАВО, НА-А-А-АДЯ!» Один из журналистов грубо хватает Надю за руку и требует повторить сказанное, Бела его отталкивает, Надя трет руку, Бела гладит ее мокрый лоб, сжимает маленькую потную ладошку, шепчет на ухо: «Еще раз, солнышко. Ну, давай».
Назавтра
В Онешти получено больше шестидесяти тысяч писем со всей планеты, на некоторых конвертах только и было указано: