Двенадцатого декабря сотрудница конторы по найму жилья
Тринадцатого декабря П. из своего номера в отеле флоридского города Помпано-Бич ведет телефонные переговоры: «Я – ее импресарио, и я помогу ей сниматься в фильмах и рекламе». Они живут на деньги, которые он выторговывает за интервью, все чеки выписаны на его имя.
Кэти К., официантка из дайнера[84]
, сказала в выпуске теленовостей, что Надя «ведет себя как ребенок в кондитерской. Она ест пять раз в день, заказывает стейк в семь утра и коктейль из креветок в одиннадцать; в общем, развлекается, как никогда не могла развлекаться у себя дома… Тип, который ее сопровождает? Она от него полностью зависит, он за все платит, он со всеми разговаривает. Мы с ней немного поболтали, пока он был в туалете».Перес Д., бармен из отеля
Буфетчицы, официанты, владельцы станций технического обслуживания, зеваки, дежурные в гостиницах, кассирши, прохожие – сколько бесплатных свидетелей, они везде и всюду наготове, они в восторге от того, что участвуют в этой невероятной телевизионной слежке. Любой, заметив ее за столиком в ресторане, тут же принимается записывать, что и в каком порядке она ест. Другие царапают на клочке бумаги номер ее машины. Третьи, четвертые, пятые и так далее уверены, что видели, как она, пьяная, ковыляла через игровой зал, или заметили ее в автобусе, в супермаркете, в сквере, кому-то она показалась толстой и одинокой…
Короткие, зачесанные назад волосы, скромные сережки, черный в тонкую белую полоску костюм деловой женщины, темные тени на веках… Бывшая гимнастка – гостья передачи
Журналист:
– Власть вас все же баловала, разве нет?
Она с досадой:
– Если я пользовалась такими уж привилегиями, зачем тогда мне было… уезжать, бросать свои медали, свою семью? Я…
Ее перебивает какой-то румын из публики, он внезапно начинает говорить, без микрофона его никто не слышит, он тычет в нее дрожащим пальцем и, похоже, требует отчета, можно уловить имя Чаушеску. Она что-то мямлит. Журналист приглашает нежданного свидетеля за стол, тот отказывается и садится на место, бледный и явно взволнованный. Передача продолжается.
– В 1989 году, через несколько недель после вашего приезда в Соединенные Штаты, мы попытались заключить сделку. Вернее, мы попросили П. устроить встречу с вами, он потребовал за это десять тысяч долларов, мы отказались. П. отправился в ресторан с другим… клиентом, из японского журнала; тогда я позвонил вам в номер. Почему, если вы действительно были узницей, почему же вы не спустились в тот момент, ведь он оставил вас совсем одну?
На экране появляется и тут же исчезает юмористический рисунок, иллюстрирующий бестактный импровизированный суд над Надей К.: «Но пытать-то ее они все-таки не станут?» И снова в объективе Надя, она очень возбуждена:
– Ты приезжаешь в страну, ничего не зная… П. сказал: «Если ты что-нибудь такое сделаешь, отвезу тебя обратно в Румынию!» Я боялась… боялась смерти! Вот потому и сидела тихо. Я уже говорила, что П. на мне зарабатывал деньги. Он делал все, чтобы меня продать. А я была узницей в… свободной стране! (
Журналист кивает, улыбается, затем, поудобнее устроившись в кресле, вспоминает их первую встречу в 1983-м, в Бухаресте:
– А помните, Надя?.. Нет? Вы попросили у меня шоколад и американские сигареты. Да? Ну так можете прийти ко мне за ними когда только пожелаете! Здесь есть все, что вам требуется, все!
Все смеются.
И тут она снова делает паузу, чтобы отдышаться. 16 декабря 1989 года Надя исчезает.
– Когда опомнишься, подай знак! – иронизирует Бела в телерепортаже.
– Думаю, я скоро увижу Надю на соревнованиях по гимнастике, ну, то есть, если у нее найдутся деньги на входной билет, – добавляет пророческим тоном президент американской Федерации гимнастики.
А директор знаменитого актерского агентства на вопрос, как спортсменку оценивают в последние дни, отвечает: