Маленькая ложь Бога

— Что происходит с властью Смотрителя, когда человек уходит из сада? Как это произошло со мной, например, когда мама ушла отсюда, и с Лео, когда ушла Алиса?

— Как я тебе уже говорил, ты останешься Смотрителем твоей внучки до ее смерти. Естественно, в тот день, когда ты решишь уйти отсюда, все станет иначе, но ты всегда будешь при ней.

— Хорошо, но как это происходит конкретно?

— Ну, чтобы проще, ты будешь находиться не рядом с твоей внучкой, а в ней.

— «В ней»?

— Тебя не будет, но ты оставишь свой след. Знаешь, очень немногие остаются в Саду до самой смерти их подопечного. Это слишком долго, а пребывание здесь — нелегкое испытание. Так вот, когда Смотритель решает уйти отсюда, его сфера в последний раз отправляется на землю, и ее свет проливается внутрь подопечного. Это — как зернышко, которое Смотритель как бы сажает и в себе, и в своем подопечном. Со временем это зернышко оборачивается особым даром для того, кто его получил. Еще одной, новой краской в палитре его души, черточкой характера, унаследованной от Смотрителя, способностью, талантом.

— Здорово…

— Да, это довольно красиво и может стать ценным подарком. Ты замечал, что со временем близкие говорят вам: «Ты все больше становишься похожим на твою маму» или «Ну вылитый дедушка!»?

— Да, такое часто можно услышать.

— Так вот, это большей частью оттого, что эта самая мама (или дедушка) была Смотрителем этого человека и оставленная ею в нем частица ее самой разрослась. Чем глубже прорастает зерно, тем больше вы становитесь похожи на ваших Смотрителей.

— Ах, ну ты меня успокоил! А то я боялся, что, уйдя отсюда, брошу ее на произвол судьбы!

— Наоборот! Ты оставишь ей самое прекрасное наследство, какое только может быть.

— Надеюсь, что это не касается внешности, а то мне тяжело представить себе бедняжку Ивуар стареющей, да еще с моей физиономией!

— Нет, не беспокойся, я не наложу такого проклятия на бедную девочку…

— Ну ладно, мне сразу полегчало. И я готов слушать твои объяснения насчет Второй Власти!

— Ну уж! Не многовато ли для одного раза?

— Ты же обещал!

— Я сказал, что сделаю это сегодня, и сдержу слово. Но позже.

— И упрашивать тебя ни к чему?

— Абсолютно ни к чему.

— Ладно, тогда пока.

Сегодня не только день, когда я должен услышать объяснения по поводу Второй Власти. Сегодня — прощание.

Со мной.

Чувствую, что особого веселья мне это не сулит. Не знаю, стоит ли мне спускаться, чтобы посмотреть на себя. Я вообще не люблю смотреть на покойников, они обычно совсем не похожи на себя живых. Так и вижу, как я лежу навытяжку на кровати, вокруг свечи, все как надо, я подгримирован, одет — надеюсь, они выберут для этого случая мой темно-серый костюм и галстук подберут в тон. Костюм шикарный, ни разу не надеванный, впрочем, я его и покупал для похорон.

Только не своих, конечно.

Что же мне делать? Знаю, что не надо, но все же так и подмывает посмотреть… Ладно, решено, загляну к себе домой, ненадолго, всего на несколько минут! Посмотрю, что там делается, удостоверюсь, что Лео в порядке, заодно взгляну, кто придет проститься, так, чисто из любопытства… Но чего я точно не буду делать, так это смотреть на собственный труп! Да, правильно, очень хорошо — на труп не смотреть! Разве что одним глазком — проверить насчет костюма.

Когда речь идет о смерти, обычно говорят, что труднее всего тем, кто остается, но, как выяснилось, тому, кто умер, тоже тяжело.

Очень тяжело.

Все время, что я провел внизу, я проплакал. Я до сих пор совершенно потрясен и даже отошел от берега, чтобы, прислонившись к большому дереву, попытаться успокоиться и прийти в себя после всего этого.

Надо сказать, что церемония продлилась дольше, чем было запланировано. Странно, в таких обстоятельствах время бежит быстро. Потому что прощание с умершим — это постоянно возобновляющееся горе: приходит новый человек — родственник, друг, знакомый, которого вы за долгие годы уже почти забыли, и вот он начинает плакать, и вы плачете вместе с ним, как в первый раз. Лео реагировал точно так же, как и я: каждый раз вновь прибывший пробуждал своей болью его уже чуть было утихшую боль.

С ума сойти: я целый день оплакивал сам себя, сочувствуя чужому горю. Как будто мое мертвое тело принадлежало не мне, а кому-то другому — другу, члену семьи. Кому-то, кого я любил.

Я заметил еще одну удивительную вещь: люди оплакивают вас именно так, как они вас любили. У каждого горе проявляется по-своему, и связано это не только с тем, кем вы были для этого человека при жизни, но и с тем, кем был он, когда любил вас.

Наблюдая за потоками проливаемых по мне слез, я отметил несколько различных видов горя.