Маленькая повесть о двоих

Валерка Глущенко, полный кавалер-двоечник, которого переводили из школы в школу, наконец, из полуисправительной четырнадцатой — в ремесленное училище («ремеслуху»), был нашим приятелем и официальным дворовым хулиганом. С вечным вороньим гнездом на голове, в драной, пропотевшей рубахе, слегка заправленной в постоянно неглаженные брюки, и с прыщеватым лицом, он не был слишком красив или приятен. Позже он перековался в бригадмильца, в подвижника из бригад содействия милиции, и усиленно боролся со стилягами, поклонниками черных рубашек, брюк-дудочек, ботинок на толстой «микропорке» и «Каравана» не то Дюка Эллингтона, не то Эдди Рознера. По вечерам ходил с милиционерами на патрулирование, а днем рассказывал мимоходом всякие истории, в том числе и пикантные, из жизни и быта различных ночных уголков города. Глушка очень плохо плавал, но его хулиганская сущность (а в общем-то он был добрым, незлобивым человеком) не останавливала его ни перед чем. Он прибывал в наш узко аристократический клуб, плебейски перебирая руками по натянутому тросу. Как-то, из лени, я попробовал — выпачкался в солидоле и прилипшей грязи.

Катер ходил довольно редко. А с нами, видимо, все же занимались. То и дело мы снаряжали ялы и час-другой учились грести. Минуты, когда с легкой суетой и нарочитой бестолковостью носишь весь шлюпочный арсенал, с выношенной старательностью закручиваешь медные пробки в днище, когда покрепче ухватываешься за любой выступ на корпусе, а затем, толкаясь коленями, сталкиваешь шлюпку в воду, когда, наконец, поспешно прыгаешь в нее, торопливо омыв ногу, и хватаешь, поскорее вставляя в уключину, весло, а баковый уже оттолкнул шлюпку от берега, и она тихо скользит кормой вперед,◦— эти несколько минут чуть-чуть холодили душу неизвестным волнением и предчувствием чего-то необычного, удивительного. Хотя прекрасно знали, что впереди пот, мозоли, тычки в спину, если сидишь загребным. И усталость, ноющие пальцы, натертый зад. Так мы познавали разницу между вальковым и распашным веслом.

Каждую весну, во время металлоломных воскресников, когда вокруг школы, на улицах и во дворах полностью иссякали кастрюли, керогазы, забытые дворниками ломы, спинки кроватей и панцирные сетки, оставлявшие на матрасах ржавые ромбики, и даже консервные банки, мы отправлялись в экспедицию на берег. Река исправно, словно заботясь о престиже школы номер два, подбрасывала нам искореженные железные листы, изогнутые куски труб, части разбитых моторов, потерянные якоря, скобы и штыри, тяжелые обломки вообще неведомо чего. Вместе со старшеклассниками и моим старшим братом, почетно и деятельно исполнявшим в ту пору обязанности комсорга школы, мы приносили с «косы» или от Утеса больше, чем все остальные металлоломщики-муравьи вместе взятые. К тому же за ними, глядишь, прибегал рассерженный домовладелец или зазевавшийся слесарь. Река надежно оберегала нас от такой неприятности. Могла бы, так и поблагодарила бы еще за то, что сейчас называется экологической защитой. Пусть и скромную.

Но кроме железа мы приносили с реки и воспоминания о свеях, ветряных волнах на песке, и о катерах, оканчивающих зимнюю спячку. Они стояли на высоких местах, подальше от ледохода, на деревянных, из чурбаков, ложах. С облезлым днищем, застывшим винтом и беспомощным пером руля, с выставленным напоказ таинством их движения и силы. Они казались раздетыми, обездоленными, запущенными памятниками прошлому лету.

И мы мечтали о своем катере, который был бы катером нашего двора, чтобы возить на нем всех, кого знаем и с кем дружим. Мы прикидывали, какой бы нам подошел больше всего. Однажды, собирая по берегу железо, мы укрылись от сырого мартовского ветра в маленьком пассажирском катере, с единственной каютой человек на десять. В запыленные иллюминаторы, по два с каждого борта, сеялся мутный свет серого дня. И пока мы перекусывали, обжились в нем как дома. А тут дошлый по части рыбалок и охоты Слава Фадеев вдруг вспомнил, что это катер военно-охотничьего общества и оно продает его. Без двигателя. Один корпус. Кажется, за пятьсот рублей (пятьдесят новыми). Мечта плыла прямо в руки! Мы перебрали способы, как раздобыть эти деньги, для пятидесятых годов довольно немалые. Подсчитали, сколько нужно сдать бумаги, бутылок и металлолома. Получалось, что можно надеяться. По воскресеньям, а то и после уроков мы навещали свой катер. У каждого на нем появилось свое место. Мы даже договорились, кого возьмем в команду и кого покатаем в первую очередь. Залежавшись на «косе» до середины мая, он вдруг исчез.

К тем годам пароходы повсюду уже почти полностью сменились теплоходами. Против парусного пароходный век был недолог. На нашей реке они сохранялись дольше, может быть, только потому, что не так-то просто перегонять сюда теплоходы североморским путем. И сегодня караванам случается по пути зимовать в устьях сибирских рек.