Маленькая Птичка большого полета (СИ)

Хадиджа, бывшая Кюджюбиркус, бывшая Шветстри Бхатипатчатьхья

_____________________________________________________________

Осман Хадидже поначалу совсем не понравился. Был он весь каким-то нескладным, коренастым и некрасивым, со слишком широкими плечами, совсем непохожий на уличных танцоров, среди которых росла Шветстри и по которым привыкла сверять красоту мужчин — гибких, поджарых, высушенных калькуттским солнцем до звона. У Османа же было слишком много того, что акробаты называли «дурным мясом». Он не был бесформенным или рыхлым, вовсе нет, ежедневные занятия матраком и стрельбой из лука накачали рельефной силой его мышцы — но это были не те мышцы, к которым привыкла Шветстри. И не те занятия. А Хадидже пока еще не имела возможности к чему-либо привыкнуть или с чем-нибудь сравнивать — не с евнухами же, в самом-то деле!

К тому же был Осман каким-то пегим, и волосы словно с подпалинами, не то чтобы совсем блеклые, но какие-то будто слегка побитые молью, как пакля или выгоревшая на солнце шерсть уличной шавки. Короче, совсем не таким представляла себе будущего султана Хадидже.

Однако правильная перчатка должна уметь хорошо прятать и прятаться — не только людей и вещи, но и мысли и чувства, не только на время, но и навсегда, не только от посторонних, но и от себя самой. От себя самой что-то спрятать иногда куда важнее.

И потому Хадидже глубоко-глубоко запрятала острую неприязнь, охватившую ее при первом знакомстве с шахзаде Османом — в самый дальний угол самого глубокого подвала души запрятала. А дверь в тот подвал не просто заперла крепко-накрепко — замуровала, покрыла узорчатой штукатуркой заподлицо со стеной и расписала вьющимися лозами с цветами столь восхитительными, что достойны садов Аль-Джаннат. Чтобы ни следа не осталось от когда-то существовавшей тут двери. Чтобы никто не имел ни малейшей возможности догадаться, глядя на подобную красоту, какая же непозволительная мерзость за ней сокрыта. Никто-никто. В том числе и сама Хадидже.

Неприязнь к Осману никак не способна помочь Хадидже стать его избранницей. А значит — лишняя она. Ненужная и даже вредная. Вот и пусть себе чахнет в глубоком подвале, замурованная и забытая, покрывается паутиной и плесенью, туда ей самая и дорога. А Хадидже будет сидеть у каменной стены, спиной ощущать исходящее от нее тепло, следить восторженным взглядом за происходящим на тренировочной площадке и восхищаться. На свету, между прочим, сидеть. На самом солнцепеке — чтобы всем желающим было отлично видно ее восхищение ловкостью и силой шахзаде, всех троих вместе и каждого по отдельности. Хотя больше всего, конечно же, восхищала ее мудрость Кёсем, которая привела «своих девочек» на первое знакомство с племянниками султана Мустафы не куда-нибудь, а в тренировочный двор для занятий матраком.

Потому что если и существовало на мужской половине дворца что-то, восхищение чем Хадидже не надо было изображать, так это матрак. Матрак Хадидже восхитил с первого взгляда и до самой глубины души, тут притворяться не требовалось даже перед самой собой.

Матрак ничем не напоминал ни показательную и насквозь фальшивую борьбу цирковых, растянутую и всю насквозь показушную, ее почему-то ужасно любили в южных провинциях и постоянно просили еще хотя бы на разик продлить. И на уличные драки, кровавые и беспощадные, но, как правило, стремительные, словно удар молнии, он тоже не походил. Это был настоящий танец — но танец опасный, боевой, танец на грани жизни и смерти. Полный скрытой силы и откровенной угрозы, танец агрессивный, напористый, сметающий любые преграды, и не важно, что выступает в качестве таких преград — каменная стена или хрупкое человеческое тело. Сердце воздушной плясуньи сладко замирало каждый раз, когда ротанговый меч со свистом вспарывал воздух на расстоянии волоса от тела ловкого танцора, снова избежавшего удара — в который уже раз. Это был настоящий танец смерти, богиня бы наверняка одобрила, а кто такая Хадидже, чтобы противоречить богине и сомневаться в одобренном ею?

— Правда же, он прекрасен? — с восторженным придыханием то ли спросила, то ли просто не смогла удержать в себе переполнявшего ее восхищения Мейлишах, сидящая слева от Хадидже, а Ясемин, сидящая справа, ничего не сказала, только вздохнула судорожно и потом задышала часто-часто.

— О, да! — выдохнула Хадидже в ответ то ли подругам, то ли собственным мыслям. И ничуть не покривила душой при этом.

И даже вовсе не потому, что именно в тот миг по случайности задержала взгляд на Мехмеде — а тот действительно был великолепен, от роскошных волос, черных и блестящих, словно вороново крыло, до узких босых ступней, уверенно попирающих утрамбованную до каменной твердости тренировочную площадку. Его покрытое потом полуобнаженное тело было словно отлито из бронзы, но бронзы живой, умеющей не просто двигаться, а танцевать на тонком лезвии между жизнью и смертью, бросая вызов целому миру.