Маленькая скандальная история (СИ)

— Вроде того. — Антон откашливается. — Мы похоже с Вероникой разводиться будем.

Сжав зубы, я слушаю его опечаленное дыхание. Интересно, для чего он говорит это мне да еще таким тоном? Ждет, что посочувствую? Или начну успокаивать? Или захлопаю в ладоши: мол, ура, Тоха! Теперь-то заживем!

Для человека, заявлявшего, что он остался с женой лишь для того, чтобы дать ей возможность безболезненно дозреть до решения о разводе, он выглядит слишком несчастным.

— Антон, я заебалась, — честно выдаю я. — Недавно ты клялся мне в любви и обещал развестись, а сейчас, кажется, пытаешься сделать из меня приятеля-жилетку. Я женщина, если ты не забыл. И у меня тоже есть чувства. Ну хочешь ты быть с женой — так и скажи и прекратить вешать мне лапшу на уши. Удали мои номера и стань наконец верным мужем. У меня не будет к тебе претензий. Только уважение.

Сидевшие в плену обида и боль от его предательства достигают максимума в этом монологе. Сбросив вызов, я лихорадочно ищу в списке контактов его номер и уверенно жму: заблокировать. С меня хватит. Если кто-то и способен сейчас обо мне позаботиться — то только я сама. Антона явно нет дела ни до чего, кроме своего рушащегося брака.

От осознания, что теперь-то это точно конец, становится очень больно. Трагично даже. Обняв себя руками, я позволяю хрупкой преграде сдерживающей поток слез, окончательно рухнуть и плачу навзрыд. Наверное, каждой женщине хочется верить в то, что для кого-то она стала особенной. И как же больно осознавать, что это была иллюзия.

Так проходит неделя. Я медленно, но верно смиряюсь с потерей костыля в лице Антона, благодаря которому должна была снова научиться бегать. Хожу на работу, которая раздражает меня все сильнее, параллельно подыскиваю что-то новое и каждый день созваниваюсь с мамой. Главная и самая лучшая за последнее время новость — это то, что диагноз онкология не подтвердился. Опухоль оказалась доброкачественной, и вопрос о ее удалении пока решается.

Настроение у меня… Ну такое себе. Я по-прежнему думаю о нем: порой с тоской, порой со злостью. Но эмоции на части, к счастью, не рвут. Возможно, я сумела выплакать их в тот день. А возможно, просто перегорела.

Так я думаю до того момента, пока в один из вечеров, расположившись на диване с коробкой дешевой лапши из супермаркета, не слышу звонок дверь. Каким-то шестым чувством, я точно знаю, кто стоит по ту сторону — даже не нужно заглядывать в глазок.

49

— Что тебе нужно? — механическим голосом спрашиваю я, глядя в осунувшееся лицо Антона. Подобие равновесия, которое я успела достичь за эти дни, стремительно улетучивается, и по телу распространяется нервное дребезжание, напоминая о том, до какой степени я вымотана им, собой и всей этой ситуацией.

— Почему ты меня заблокировала?

— Своевременный вопрос. — Я воинственно вскидываю подбородок. — Я заблокировала тебя неделю еще назад, а ты приехал только сегодня. Поэтому повторюсь. Что тебе от меня нужно?

— Мы так и будем здесь разговаривать? — Антон оглядывается на неплотно закрытую дверь. — Можно я хотя бы войду?

Я вздыхаю. Безопаснее разговаривать с ним в прихожей, но велика вероятность того, что я начну орать и перепугаю соседей. Поэтому приходится устало кивнуть.

— Проходи.

Скинув обувь, Антон послушно следует за мной в гостиную. Случайно пойманное отражение в зеркале напоминает, что выгляжу я отвратительно. Волосы, не мытые с утра из-за боязни опоздать, забраны в неряшливый пучок, тушь под глазами размазалась, а помятая рабочая рубашка на редкость паршиво сочетается с домашними шароварами.

Но сейчас мне плевать, наверное, впервые за долгое время. Я устала быть стойкой, хорошо выглядеть, все прощать и никому не доставлять хлопот. Пусть Антон видит, что не только его жена умеет с успехом достигать эмоционального дна.

— Так для чего ты приехал? — повторяю я, опускаясь на диван и подбирая ноги под себя.

— Я собирался приехать в тот же день, — остановившись посреди гостиной, Антон закладывает ладони в карманы брюк. Видно, что волнуется. — Потом на следующий, но думал, что ты на меня зла…

— Поэтому выждал неделю, — перебиваю я. — Когда я сама с собой обо всем договорюсь и успокоюсь.

— Нет, не так. Ксюш, не делай так, пожалуйста, — в два шага приблизившись ко мне, он опускается на колени. — Не блокируй меня.

— Для чего, Антон? Чтобы слушать, как ты грустишь из-за проблем с женой?

— Я не грустил. И жилетку из тебя делать не собирался. Просто все это тяжело, понимаешь? Сын постоянно спрашивает: что у вас с мамой? Вероника обвиняет в том, что я испортил ей жизнь.

Я глубоко вздыхаю, понимая насколько устала слушать одно и то же. Понимая, что устала понимать.