Маленькая торговка спичками из Кабула

Вчера умер наш сосед Фарид Хуссейн. Я, как обычно, стирала белье, когда услышала в соседнем доме плач. Я не очень хорошо знала остада [16]Хуссейна. Я встречала его иногда, возвращаясь из школы. Он ходил сгорбившись и, казалось, нес на своих плечах груз всей своей жизни, о которой я почти ничего не знала. Настроение у него было всегда одинаковое, он приветствовал меня добродушно, однако такое приветствие плохо сочеталось с выражением его гладко выбритого лица. Он был такой худой, что выступавшие на лице кости можно было без труда пересчитать. Орлиный нос будто пересекал его лицо и делал его черты еще более острыми. Когда мы встречались на улице, он пристально смотрел на меня болотного цвета глазами и серьезно говорил:

— Здравствуй! Как поживаешь? Как твое здоровье? Как семья? Есть ли новости от отца?

Я все время отвечала ему одинаково:

— Здравствуйте, я-остад [17]! Спасибо, у меня все хорошо. А как вы? Как ваша семья? Отец пока не звонил, но последний раз у него все было в порядке.

Мы всегда обменивались такими вот банальными фразами, искренними и бескорыстными.

Он умер в пятнадцать минут двенадцатого: услышав плач, я сорвалась с места и побежала домой, чтобы посмотреть на часы. Я подумала: «Если никто не сможет вспомнить, во сколько случилась эта беда, то я скажу, что это произошло в 11.15». И опять мой недостаток: люблю все подсчитывать…

Новость быстро разлетелась по всему кварталу. На двери его дома повесили черное покрывало, к дому подтягивались родственники и соседи, чтобы отдать последнюю дань памяти Фариду Хуссейну. Женщины — в отдельной комнате, они плачут громко, как только могут. Это один из тех редких моментов, когда женщины могут показать себя, поэтому, я думаю, они этим немного злоупотребляют. Мужчины — в другой комнате, рядом с телом, помытым и завернутым в белую простыню, которая служит саваном. По законам нашей религии тело должно быть погребено в землю до наступления ночи, и только мужчины могут участвовать в обряде погребения. Последний путь несчастного Фарида Хуссейна был недолог: мы ведь живем возле кладбища. Могилу вырыли еще днем. Я видела, как сыновья Фарида Хуссейна ее копали, я шла в школу, было пятнадцать минут первого. Уже через час! — они времени зря не теряли! Я встретила соседок, они выходили из дома коко Хуссейна. Лица у них были чересчур заплаканные. Я хорошо их знаю. Это местные сплетницы. Они наверняка обрадовались такому случаю встретиться, поговорить, скрасить свои хмурые дни. Моя мать туда не пошла, чтобы не встречаться с соседками. Когда они пытаются найти повод, чтобы вытащить ее из дома, она любыми способами старается этого избежать. На следующей неделе я пойду с ней на поминки. Еще сорок дней его семья будет носить траур и каждую пятницу принимать друзей и родственников, чтобы помянуть усопшего.

Когда я вчера ложилась спать, у меня все-таки было чувство, что мне будет не хватать Фарида Хуссейна. Он был сама доброта. Теперь я жалею, что не зашла к его жене. Но мне надо было закончить стирку и сделать уроки. Если бы во мне было хоть немного сострадания, я могла бы найти время: сделала бы все быстрее, легла бы спать попозже. А теперь я себе нахожу такие жалкие оправдания. Нужно признаться себе. У меня не хватило сил или желания. Конечно, тут еще и лень. Я думаю об этом и ковыряю заусеницу. В конце концов, я просто прикусываю ее и отрываю, течет кровь. Кажется, в этой физической боли сконцентрировался весь мой стыд, вся моя злость. Я не всегда такая, какой хочу быть. Я позволяю Диане-лентяйке, которая все время извиняется за то, что чего-то не сделала, обвести меня вокруг пальца. Я так и не сказала своего последнего «прощай» Фариду Хуссейну. И уже никогда не скажу. Было 11.15. Я была плохой соседкой.

16 Три дня в одном

Я пишу здесь все, что не решаюсь рассказать. Да мне и рассказывать-то некому. Меня часто переполняют чувства, я теряю мысль, забываю, о чем хотела сказать. А еще я стесняюсь, потому что мой словарь очень беден. Поэтому я стараюсь говорить как можно медленнее, чтобы выбирать нужные слова. В такие моменты у меня очень умный вид, совершенно не соответствующий тем банальным вещам, о которых я рассказываю. Я часто понимаю это в тот момент, когда говорю. Это внезапная вспышка сознания: я вдруг физически начинаю чувствовать себя неустойчивой и слишком многословной. И тут меня на каком-нибудь слове сковывает неловкость. Иногда в такие моменты я начинаю что-то мямлить. Это удивительно, когда ты вдруг ощущаешь собственную телесную оболочку. Чаще всего со мной такое случается на людях. И я все время задаю себе вопрос: а видят ли это люди? Думаю, нет. Иначе мне бы уже сделали замечание. В Афганистане нехорошо быть слишком впечатлительным. Я это знаю, поэтому и стараюсь держать себя в руках. Насколько могу.