Маленькая торговка спичками из Кабула

Вчера я работала весь день без перерыва. У мамы сейчас один из тех периодов, когда дома лучше не появляться. Вчера она без всякой причины побила Бассиру. Она скрутила ей руку так, что та завыла от боли. Это была правая рука. Я наложила тугую повязку. Не думаю, что это перелом, но растяжение точно неслабое. Но в любом случае в больницу мы не пойдем. У нас нет денег. Сегодня ночью Бассира прижалась ко мне, как будто искала защиты. И я почувствовала, что ей нужно, чтобы ее пожалели. Мы с Раисой, как всегда, встали в четыре утра. Мы почти каждое утро ходим за покупками на другой конец города, в Тамескан. Это что-то вроде оптового рынка. В это время обычно встает солнце. Его свет, еще подернутый синеватой дымкой, наполняет город. Чтобы выйти на центральную улицу, нам нужно всего лишь спуститься по отлогим улочкам нашего квартала. А там до автобусной остановки — 300 метров. Иногда нам везет: автобус уже стоит на остановке и ждать его не приходится. Мы садимся впереди, как все женщины (мужчины сидят сзади). Мы чаще всего засыпаем под грохот дизельного двигателя и шум чьих-то разговоров. Тамескан — последняя остановка. До рынка еще час идти пешком. В плохую погоду эта дорога невыносима. В такие моменты я чувствую себя изнуренным бродягой. Мы выезжаем за покупками очень рано, потому что вместе с дорогой это занимает много времени и мы возвращаемся домой не раньше семи, а нам нужно еще постирать, помыть посуду, приготовить завтрак и сделать домашние задания. В Тамескане ранним утром царит суета. Огородники орут. Перевозчики выгружают овощи в облаке выхлопных газов, от запаха которых меня тут же начинает тошнить. Караши [18], запряженные лошадьми, рассекают толпу покупателей, возчики не обращают никакого внимания на наши ноги, а придавив кого-то, смеются. Однажды я была невнимательна, шла по рынку, как в тумане, и мне придавила ногу повозка с арбузами. Мне было так больно, что я упала в обморок. Нога у меня была сломана, я и сейчас не могу на нее наступать со всей силой. С тех пор я стала более осмотрительной, я все время настороже. Мы всегда покупаем одно и то же: помидоры, картошку, баклажаны — это основное наше питание — и траву козам. У нас их три, живут они во дворе, возле дома. Нам очень выгодно держать коз: у нас почти каждый день свежее молоко. Но их нужно кормить, а пастбищ вокруг Кабула совсем нет. Когда у нас нет денег, мы кормим их отбросами с улицы. Я много торгуюсь, потому что цены на продукты в последнее время сильно выросли и мы едва справляемся со всей этой инфляцией. Я знаю несколько добрых продавцов: они часто отдают мне непроданные остатки. Но для этого нужно слоняться по рынку до окончания торговли. А для девочки это неприлично. Но разве у меня есть выбор? Впрочем, девочке вообще неприлично ходить на рынок. Это место для мужчин. Я каждый раз чувствую их неодобрительные взгляды. Им не очень-то нравится, что мы с Бассирой и Раисой ходим здесь одни. Мама отправляет нас на рынок каждые два дня. Она говорит, что скоро мы не сможем ходить на рынок: мне тринадцать, Бассире двенадцать, а Раисе одиннадцать, мы совсем скоро станем женщинами. И эстафету примут наши младшие сестры. А нам нужно будет прятаться от мужских взглядов. Это меня возмущает. Шукрия и Самира еще дети, им не справиться с этой работой. Каждый раз мы втроем приносим около 14 килограммов овощей. Из-за поврежденной руки Бассиры в этот раз пришлось нести все продукты вдвоем. Мне было так тяжело, что я решила нарушить мамин запрет: мы взяли самое дешевое такси, чтобы доехать до автобусной остановки. Если мама узнает и будет недовольна, я ей напомню, что она сама виновата в том, что побила Бассиру. А если нет, то я займу денег у подруги и скрою эти непредвиденные расходы.

Когда мы вернулись домой, мама была на удивление спокойна. Она уже расстелила на полу клеенку. Посередине лежал немного раскрошенный хлеб. И стоял горячий чай. Мы сели, Рохина, Жамшед, Билал, Шукрия и Самира собирались в школу. Я молча пила чай. Каждый глоток обжигал горло, но мне было приятно от этой легкой боли. Я даже перестала сердиться. Хлеб уже наверняка двухдневной, а то и трехдневной давности. У него вкус, как у прелого картона. Мама наконец открыла рот:

— Диана, надо постирать братьям белье.