Маленькие человечки

Самое лучшее время наступало после чая, когда дневная работа была сделана, а ужин деда стоял в печке. Бабушка рассказывала Мэту сказки. Иногда она вспоминала родственников или людей, которых знала, – странные, фантастические и часто грустные истории – например, про тетю, которая вышла замуж за протестанта, и про то, как после ее смерти мальчишки дважды выкапывали тело по ночам. Один раз они положили его на перекрестке, а потом – на крыльце ее дома. Но чаще всего она рассказывала о всяких удивительных существах – эльфах, духах, чей стон предвещает смерть, о маленьких человечках из Коинемары, где она провела свое детство. Истории про маленьких человечков он любил больше всего. Обычно он слушал ее, сидя на коврике и прислонив голову к ее коленям. В камине шипел чайник, кошки спали, устроившись поближе к огню, даже летом. В такие минуты его самого частенько клонило в сон, и он даже отказывался от какао с печеньем. Потом он лежал в кровати и смотрел, как летучие мыши шныряли взад-вперед по серо-синему небу, и вспоминал бабушкины рассказы.

Пьяный дед возвращался поздно. Его голос был слышен издалека: дед ругался или пел что-то. Падали какието вещи, бабушка возмущалась, дед очень громко кричал в ответ, и самое ужасное, что многие слова считались очень нехорошими: их употребляли только в трущобах Дублина. Громко и отчетливо бабушка говорила:

– Подумай о ребенке, который там спит, если тебе на меня наплевать! Мальчик может услышать, как ты выражаешься!

И в ответ следовали те же непристойные выражения, дед кричал, что в своем доме он будет говорить так, как хочет, а ребенок – его собственный внук, и ему надо вырасти настоящим мужчиной, который сможет постоять за себя и не окажется под каблуком ни у одной женщины. Мэту хотелось крикнуть, чтобы они замолчали. В конце концов дед, спотыкаясь на каждом шагу, отправлялся спать, а бабушка начинала плакать.

На следующий день они оба молчали. Неразговорчивая, грустная бабушка односложно отвечала на вопросы Мэта, дед пытался помириться с ней, а затем уходил на пастбище. На следующий день все снова вставало на свои места, пока через две или три недели не повторялось опять.

Но даже после того, как Мэт возненавидел такие вечера, он все равно ждал скачек – запаха кофе, мирного и волнующего утра и рассказов о маленьких человечках. В этом было спокойствие, даже волшебство, хотя ночь все портила. Это продолжалось из года в год до тех пор, пока бабушка не умерла. В ту ночь ему снилось, что ее тело выкапывают маленькие человечки и кладут у двери их домика, а дед возвращается пьяным со скачек. Мэт проснулся тогда от собственного крика.

После этого он не вспоминал рассказы бабушки. Они плохо кончались, как и почти все в этой жизни. В юности Мэт много пил, иногда по несколько дней подряд, а затем усилием воли «завязал». И держался, пока не встретил Бриджет. А теперь случилось чудо, триумф добра над злом, ясный день после ужасной ночи. Это ослепило и ошеломило его.

В тот день он больше не пил. Вместе с Дэниелом, Стефаном и Хелен он спустился в погреба под башней, хотя не ожидал, что они что-нибудь найдут. Все произойдет не так. Он не представлял себе, каким будет следующий знак или когда что-нибудь случится, но знал одно – надо ждать. Из этого состояния его на мгновение вывел огарок свечи, но это прошло. «Надо еще подождать, – решил он, – и то, что должно произойти, – произойдет». Предложение дежурить ночью он принял с тем же вялым интересом. «Англичане, американцы и немцы, – подумал он, усмехаясь про себя, – собрались ловить привидения сачком для бабочек».

Услышав шум, он решил, что они достаточно потрепали себе нервы и теперь делают вид, будто сидели в темноте не зря. Даже когда они поднялись наверх и Уоринг закричал, Мэт не сомневался, что шум поднят изза какого-то пустяка. Он увидел ее, совсем крохотную, в руках у Дэниела. Именно такими он представлял себе их по рассказам бабушки. Казалось невозможным, невероятным, что ее, как крысу, поймали в углу.

То, что за этим последовало, было еще хуже. Он молча стоял рядом, пока они говорили и спорили. Хелен предложила ему обратиться к малышке на гэльском, он посмотрел на американку с молчаливым презрением, но тут его об этом попросила Черри. Крошка ничего не ответила, да и зачем ей отвечать? Когда Стефан заговорил на немецком, ее крохотные губы ожили, она что-то произнесла. Они продолжали ее допрашивать и спорить между собой. Он сам сделал несколько замечаний, слыша свой голос как бы со стороны. Мир опять начал действовать ему на нервы, и все потеряло смысл.