Ричарда удивило спокойствие, с каким Сара приняла его новость. Он ни минуты не сомневался, что в конце концов они придут к соглашению, но все-таки подготовил себя к тому, что вначале придется выдержать скандалы и упреки, вроде бы неизбежные, если бросаешь жену и ребенка. Во всяком случае, так все происходило при первом разводе. Пегги терзала его несколько лет, прежде чем нашла в своем сердце силы простить. Но Сара принадлежит к другому поколению. Женщины ее возраста стали гораздо более независимы, и их меньше пугает развод и перспектива в одиночку воспитывать ребенка. Она отреагировала так мирно, что Ричард почти пожалел о том, что сразу же завел разговор о доме, не посоветовавшись предварительно с адвокатом. Он вообще совершенно не обдумал стратегию перед разговором с женой, чего никогда не позволил бы себе, если бы речь шла о бизнесе.
Наплевать, сказал себе Ричард, не стоит из-за этого портить нервы. Он захлопнул мобильный телефон и минутку посидел, закрыв глаза и ни о чем не думая — просто наслаждаясь ласковым калифорнийским теплом, совсем не таким свирепым, как полуденный жар у него дома. Мысль, которая уже давно стала клише, пришла ему в голову и поразила своей справедливостью: здесь, в Калифорнии, жизнь гораздо легче, чем в других местах. Ричард глубоко вдохнул в легкие пропитанный ароматом эвкалиптов воздух. По телу разлилась восхитительная легкость, как будто он сбросил с себя свинцовый костюм. Наверное, так и живут счастливые люди, подумал он. Препятствия сами падают перед ними еще до того, как они собрались с силами, чтобы их опрокинуть.
Как ни странно, Ронни нравилось ходить в больницу. Там все относились к нему дружелюбно. Люди улыбались ему в лифтах и коридорах и вели себя так, словно он имеет такое же право находиться здесь, как и они, что нечасто случалось с Ронни в обычной жизни.
Он, конечно, понимал, что они улыбаются не от особой любви к Рональду Джеймсу Макгорви, отбывшему срок за сексуальное преступление. Они улыбались лишь потому, что его правая рука в шине из стекловолокна висела в петле у него на груди. Только это они и видели, когда смотрели на него: человека со сломанной костью — понятная и вполне решаемая медицинская проблема. Он не был одним из тех загадочных пациентов, которые снаружи кажутся совершенно здоровыми, а изнутри постепенно разрушаются от какой-то страшной болезни. Встречая таких в больнице, люди пугаются и невольно начинают спрашивать себя, какой часовой механизм тикает внутри их собственного вроде бы здорового тела. Ронни со страхом ждал дня, когда у него с руки снимут шину и он потеряет и это маленькое право на человеческое сочувствие. Он даже подумывал о том, не изготовить ли фальшивую шину, которую можно будет носить в магазин, и в библиотеку, и даже в городской бассейн, если сделать ее непромокаемой. Или, в крайнем случае, можно спровоцировать того психа, чтобы он еще раз скинул его с лестницы.
Чем ближе Ронни подходил к отделению интенсивной терапии, тем медленнее он шел, как будто его ноги постепенно наливались свинцом. В холле было непривычно тихо: куда-то исчезло большое пуэрториканское семейство, несколько последних дней плотным кольцом окружавшее телевизор. Они парами сменяли друг друга у постели молодого парня, лежащего в коме, кажется после падения со строительных лесов, и рыдали при этом так душераздирающе, что Ронни время от времени бросал на них свирепые взгляды, если они начинали уж слишком действовать на нервы. Он сел в кресло и пару минут посмотрел Си-эн-эн, размышляя о том, куда переместились скорбящие пуэрториканцы: в отдельную палату или в морг, а потом поднялся и объявил о своем прибытии в интерком. Одна из медсестер попросила его войти.
Он ожидал, что этот момент будет самым тяжелым, но все оказалось совсем не страшно. Оказывается, в такие моменты с тобой происходит какая-то странная штука и ты вроде как отключаешься ненадолго. Ты все прекрасно видишь — свою сестру и ее мужа, священника в черном, врача в белом, Берту, хорошенькую темнокожую медсестру: все они стоят кружком вокруг кровати твоей умершей матери и дружно качают головами, как будто отвечая на вопрос, который ты не задавал, — ты все это видишь, но ничего, ровным счетом ничего не чувствуешь.
Ричард никак не мог отделаться от ощущения нереальности происходящего все время, пока они с Карлой сидели за столиком, читали меню и разговаривали о разных пустяках. Казалось невероятным, что женщина, уже больше года царящая в его мечтах, женщина, чьи трусики он все лето протаскал в портфеле, сидит напротив него за столиком кафе и, тихо чертыхаясь, влажной салфеткой пытается счистить со своей шелковой блузки пятно от соуса.
— Я такая неряха, — пожаловалась она. — На меня надо надевать пластиковый чехол, когда я обедаю на людях.
— Со мной то же самое, — подхватил Ричард. — Я вечно нахожу новые пятна на своих галстуках и даже не представляю, когда успел их поставить.
Карла отказалась от своих попыток и швырнула салфетку на стол.