— Если бы я умел пользоваться компьютером, мне гораздо легче было бы найти работу. Во всех объявлениях об этом пишут. В наши дни, если не знаком с компьютером, лучше и не пытаться устроиться. Наверное, можно купить подержанный, долларов за пятьсот.
Мэй испугалась. Она знала, как у Ронни работает голова. Когда он начинал говорить так гладко и разумно и приводить всякие доводы, будто они только что пришли ему в голову, значит, задумал что-то.
— Знаю, зачем тебе нужен компьютер, — отрезала она. — Думаешь, я газет не читаю?
— А что? — Ронни играл свою любимую роль святой невинности. — Я не понимаю, о чем ты.
— Хочешь смотреть на всякие картинки.
— Какие картинки?
Мэй не ответила. Несколько лет назад, когда Ронни забрали в тюрьму, она нашла у него эти картинки. Целую библиотеку, спрятанную в старом чемодане. Глотая слезы, она жгла их в ванной и тогда в первый раз призналась самой себе, что, возможно, ее сын действительно болен чем-то ужасным.
— Я не собираюсь смотреть картинки, мама. Клянусь Богом, с этим покончено.
Он такой хороший актер. Мэй чуть было не поверила ему. Но все-таки она слишком хорошо его знала.
— Забудь о компьютерах, — твердо сказала она. — И вот что еще — я хочу, чтобы завтра утром ты пошел со мной в церковь.
— Исключено, — заявил Ронни. — Ни в какую церковь я не пойду.
— Но послушай, — взмолилась Мэй, — у тебя в жизни должны быть какие-нибудь положительные эмоции.
— Поэтому я и хочу компьютер.
— Забудь про компьютер.
— Все равно рано или поздно я его куплю.
— И как это понимать?
— Ты меня, конечно, извини, мама, но ты же не вечно будешь рядом.
— Это верно, — вздохнула она. — И возможно, я уйду еще раньше, чем ты думаешь.
Что-то треснуло у Мэй в душе, когда она это сказала. Потому что это было правдой: с ней что-то сильно не в порядке последнее время. Головные боли, от которых уже не помогает аспирин. И голова кружится каждый раз, когда она поднимается на ноги. А за последнюю неделю она два раза проснулась на полу своей спальни и понятия не имела, как она там оказалась.
— Что ты станешь делать, когда меня не будет? — спросила она, и ее голос дрогнул. — Кто будет о тебе заботиться?
Ронни пододвинулся ближе. Потом положил руку ей на плечо и неуверенно сжал. Он дотронулся до нее впервые за несколько недель. Из глаз у Мэй одна за другой быстро покатились слезы.
— Что случилось, мама?
— Я плохо себя чувствую.
— А почему не идешь к доктору?
— А что он сделает? Я старая. Может, просто пришло мое время.
Мэй коснулась рукой щеки сына. Она видела, как он напуган.
— Сходи завтра в церковь. Помолись за свою старую больную мамочку.
— Схожу, — пообещал Ронни. — Хоть и не думаю, что Бог особо прислушается к моей молитве.
— Он всех слушает, — уверенно сказала Мэй. — Мы все его дети. От первых и до самых последних.
Ронни опять сжал ее плечо.
— Все будет хорошо, мама. Я знаю.
Мэй хлюпнула носом и улыбнулась ему:
— Смотри кино. Сейчас будет самое интересное.
Единственным, что радовало Ларри во время еженедельных походов в церковь, было то, как злилась, увидев его, Джоанни. Он заметил это еще в первый раз, когда прошел мимо ее ряда, возвращаясь на свое место после принятия причастия (исповедь он пропустил, решив, что как атеист имеет право пренебрегать некоторыми требованиями процедуры). Мальчики просияли, заметив отца, и начали наперебой дергать мать за рукав, шептать что-то и указывать пальцами и наконец вынудили Джоанни отказаться от попыток не замечать мужа. Она бросила взгляд в его сторону, фальшиво удивилась и растянула губы в улыбке, которая не могла скрыть ни подозрительности, ни враждебности.