Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Девушка спрашивала о ее воспоминаниях, о ее школе, о ее детях: ее интересовали конкретные вещи, детали, даты, а закончила она самым трудным вопросом, по крайней мере, самым трудным для мадам Бувье, которая вот уже как добрых полчаса торчала посреди площади и переминалась с ноги на ногу, чувствуя, как ручки продуктовой сумки впились ей в ладонь.

Девушка спросила:

— Что для вас значит детство?

Мадам Бувье ответила:

— Детство — это, когда думаешь, что можешь стать балериной или хозяйкой колбасной лавки.

Еще долгое время спустя, вспоминая об этом опросе, а вспоминала она о нем часто, мадам Бувье каждый раз недоумевала, зачем она вставила «балерину».

Блоха

Толстуха Клодина Ферраша сломала себе руку, в деревне эта история наделала шуму. Следует отметить, что дело получило общественный резонанс, так как это произошло там, где все стирали белье, в центре всей деревенской жизни.

Этот несчастный случай стал для толстухи Клодины, скорее, счастливым: она упала головой вниз в бак с мыльной водой, но масса ее тела оказалась значительной, и большая часть воды, перелившись через край, залила улицу, благодаря этому уровень упал настолько, что она не утонула и была спасена.

Мадам Вассерман, которая стирала рядом с ней, закричала изо всех сил, призывая кого-нибудь на помощь. Прибежали люди, мужчины залезли в воду, не подумав даже закатать штаны. Самый сильный остался удерживать голову Клодины над водой, а остальные пошли за веревками. Вид у головы был не самый приятный — кожа побелела, ноздри сжались, а под глазами появились темные круги — но над животом Клодины вода расходилась кругами, а значит, она дышала.

Ее вытянули быки Матье, два мирных быка, способных сдвинуть с места целую гору.

У края бака она встала на ноги. Вода с нее стекала ручьями. Вокруг нее столпились люди. К ней постепенно возвращались силы, ее лицо порозовело, но с левой рукой произошло что-то странное: она бессильно висела в неестественном положении, как будто ее вывернули в другую сторону.

— Готов поспорить, что сломана, — сказал Матье.

Мэр пошел заводить свою допотопную «жюву»; Клодину завернули в одеяла и посадили на заднее сидение.

Клодине не очень нравилась идея ехать к доктору. Она не доверяла и боялась.

На каждом повороте мэр поворачивался и спрашивал у нее:

— Ну, как дела, Клодина?

А дела были никак.

Сначала ее знобило, затем у нее болело, и от одного взгляда на руку ей становилось плохо. В один миг вся ее жизнь радикально изменилась: вышла постирать и вот нажила себе кучу неприятностей...

Дом доктора Дефлера находился на краю города. Мэр развернул машину и задом заехал в сад, доктор вышел и помог отвести Клодину к себе в кабинет, где пахло эфиром и болезнью. Доктор принял ее без очереди, поскольку она нуждалась в скорой помощи, и продержал не меньше часа.

Мэр развернул машину и ждал.

Когда Клодина вышла, выглядела она не лучше. Доктору Дефлеру не удалось вылечить ее окончательно.

— Ну, вот, — сказал он. — Отвезите ее домой, и пускай она немного полежит. Полтора месяца в гипсе, и все будет хорошо. Если что-то будет не так, то сразу же приезжайте ко мне. Возьмите лекарства...

Толстуха Клодина снова залезла в машину, пряча загипсованную руку под шарфом, который ей одолжил доктор.

На обратном пути мэр, который никогда в жизни не видел загипсованных рук, упрашивал Клодину показать, но так ничего и не добился. Потрясенная Клодина не шевелилась и молчала.

Вернувшись в деревню, она зашла в дом, прошла на кухню и закрылась на два оборота ключа.

Целую неделю никто ее не видел.

Собиравшиеся на площади односельчане переживали за нее. Или делали вид. Перед ее домом собирались целые делегации; соседи по очереди ее звали: она не отвечала и не показывалась в окне.

После долгих обсуждений в кафе, в поле, в колбасной лавке, на фермах стало понятно, что никто в деревне на самом деле никогда не видел загипсованных конечностей; возможность предоставлялась прекрасная, ее нельзя было упустить.

Первую неделю толстуха Клодина со всем справлялась сама. У нее был запас продуктов, и ей было чем заняться. Больше всего ей не хватало возможности поболтать.

На четвертый день она заговорила со своим гипсом. Сначала она робела, а потом очень быстро привыкла и принялась ему рассказывать обо всем, в подробностях и не церемонясь. Он внимательно выслушивал, а она за это ухаживала за ним как могла, чтобы потом вернуть доктору чистым. Клодине удалось продержаться лишь неделю, так как в одиночку она не могла ни одеться, ни раздеться. Она уже не могла спать и жить в платье, которое было на ней в момент падения в воду, высохло прямо на ней, а затем побывало у доктора: оно выглядело потрепанным и грязным.

И ей пришлось вызвать свою закадычную подругу мадам Вассерман.

Вдова проникла в дом через едва приоткрытую кухонную дверь и увидела гипс.

Она выразила свое восхищение тонким шерстяным носком, который доктор любезно надел на руку Клодины, и даже получила разрешение просунуть палец между гипсом и кожей. Внутри было жарко.

— Главное, чтобы там не завелись блохи! — смеясь, сказала она.