В лесу так пахло лесом! Он был смешанный: сосновый уже, но дубовый пока. Под ногами мох и изредка камни. Здесь, купаясь в запахах смолы и обласканная папоротниками, Аделина чувствовала себя как в своем царстве; она знала все тропинки, все перелески, все подходы. Каждый куст ее холил и нежил.
Войдя в тень, она почувствовала себя лучше, на секунду задержалась и решительно пошла по своему тайному маршруту.
Позади резвился Косолапка.
Она шла довольно долго, но ни разу не сбилась с пути. Над ее головой перекликались птицы. Между кустами — попка кверху — промелькнул заяц. Косолапка прыгнул в сторону и пропал из виду.
Спина у нее уже высохла.
Вскоре она очутилась у высокого зеленого вала — терновник спутавшийся с можжевельником, ощетинивался коварными ветками, колючками и шипами. На четвереньках Аделина подползла к зарослям, — на какой-то миг преграда будто исчезла специально, чтобы пропустить ее, — нырнула и оказалась уже с другой стороны, на маленькой полянке. На своей полянке.
Ее полянка была круглой, закрытой со всех сторон, тенистой, с лепешкой голубого неба сверху и ковром из низкого ежика травы — чтобы не ободрать коленки.
Она вышла на середину, села на корточки, закрыла глаза, долго сидела неподвижно, затем выпрямилась и завыла.
Она выла изо всех сил, и голос, вырывавшийся сначала из горла, казался теперь грудным, чуть ли не утробным, он словно проходил через все ее тело, а зарождался где-то глубоко под землей.
Она выла от любви.
Она вкладывала в этот вой всю томительность ожидания. Он отдавался у нее в сердце и в голове, он пронизывал лес, возносился к верхушкам деревьев, клонил к земле папоротники, раскачивал ветки... Заслышав вой, лани уже неслись к ней со своими оленятами, зайчихи бежали со своими зайчатами... Цветы уже окутывали ее пыльцой, папоротники осыпали ее спорами, она почти чувствовала, как тонет в море фруктов, цветов, запахов; все ей представлялось поцелуем, все казалось принесенным в дар; вокруг нее летали воробьи, лепестки и пух; воздух будто становился мягче, утро переходило в вечер, солнце переливалась в луну...
Она выла от любви.
Подоспевший Косолапка уткнулся мордой ей в живот.
Затем подходили олени, кабаны, буйволы, лисы и волки. Поляна раздвигалась — и вот уже охватывала лес, деревню, холмы, страны, весь мир.
Изо всех сил она выла от любви.
— Эй! Ты что?
Она замолкла и открыла глаза.
Жюльен.
От горшка два вершка, грубиян, зануда и одет во что попало, она знала его как облупленного.
— Ты чего? Кричишь как оглашенная!
— Я оглашенная, — прошептала она.
Он пожал плечами и опустился рядом с ней на колени. В руках он держал палку, а из кармана у него свисала веревочка. Она могла не сомневаться, что сюда придет именно он. Он один знал это место. Она молчала. Ей надо было прийти в себя.
Он смотрел на Аделину, расстегнул рубашку и вытащил ее из штанов. Он ждал.
Она успокоилась и решила улыбнуться. Он никак не отреагировал; насупился и нахмурил брови.
Внезапно протянул вперед руку и провел по ее груди.
Она даже не пошевелилась.
Он провел рукой вверх, вниз, потом с недовольным видом опустил.
— А волосы? — спросил он.
— Пока еще нет.
— Покажи.
Она послушно встала и сняла трусики.
Он приподнял палкой подол платья и стал внимательно рассматривать. Едва прикасаясь, он провел своими грязными пальцами с обкусанными ногтями по ее животу, по гладкому укромному местечку, по ляжкам, после чего опустил платье.
— Пока еще нет, — объявил он.
Она опустила голову.
— А у тебя?
— Тоже пока еще нет.
— Покажешь?
— Ну, вот еще!
Он встал, связал узлом полы рубашки на животе и, не оглядываясь, пошел к проходу в кустах.
Аделина посмотрела ему вслед, скрутила трусики, сильно сжала их в правом кулаке и сунула в карман.
А Косолапка уже тянул в сторону деревни.
Мачеха
Купаясь, Магали никогда плотно не закрывала дверь ванной. Таким образом она могла видеть кусочек коридора и всю правую часть большой гостиной: половину плюшевого дивана, низкий столик, два низких стула у камина и письменный стол. Благодаря этому сохранялось чувство, что она не одна и по-прежнему участвует в жизни дома.
Она так любила купание в ванной, что это стало частью ее существования: для нее это было особенным моментом дня, наполненным всякого рода удовольствиями. Она любила горячую воду, на поверхности которой от ее движений качался термометр: шум пузырьков, которые она выпускала через нос; двустороннее зеркальце, которое она брала с собой: мокрые волосы, прилипшие ко лбу и затылку: побиваемые каждый раз рекорды по пребыванию под водой. Она любила чувствовать, как воздух при выныривании обжигает горло и как мыльная вода пощипывает открытые глаза.
В ванной Магали себя разглядывала. Она изучала себя серьезно и почти отстраненно: она рассматривала черные волосы, гладкий лоб, прямой нос, темные глаза, большой рот, она поворачивала зеркальце увеличивающей стороной, чтобы отчетливей разглядеть покраснение, и подолгу косилась на прижимаемое к кончику носа отражение в надежде нейтрализовать зарождающийся прыщик.