Аллен не мог сразу так сказать, где именно находилась его цель. Он просто прохаживался между крестами и надгробиями и ощущал, как сердце сжимают болезненные тиски. Голова болела и немного кружилась, впрочем, говорили что это до сих пор последствия того отравления в Ордене. Вот только Аллен совсем в это не верил, его организм должен был давно восстановиться и вытравить заразу полностью, но против логики большинства не попрёшь: именно после той встречи у него начались эти постоянные боли. Впрочем, они посещали его довольно редко и, возможно,причина была в прошедшей пирушке. Не каждый день и год он находился в подобных условиях. Более того, Аллен не помнил, чтобы когда-то прежде он бывал на подобной вечеринке.
Он не придавал своему иногда ухудшающемуся самочувствию особого внимания.
Сейчас его интересовала всего одна вещь на свете, и после недолгих усилий и он наконец-то её нашёл.
Он совсем позабыл, что Мана был похоронен довольно далеко от входа, где могилы в те времена были большой редкостью, а рядом росли несколько деревьев. Одно из них едва не было сломано в процессе борьбы Аллена с превращённым в акума Маной.
Аллен Уолкер спустя почти восемь лет наконец-то вернулся сюда, вернулся к могиле, возле которой когда-то всё и началось. И, кажется, здесь ничего не изменилось. Всё тот же ровный, слегка наклоненный крест, всё те же скупые слова, имя, фамилия, дата смерти. Даже даты рождения Маны не было. Не было прощальных слов и эпитафии, не было аккуратно оформленной могилы.
Всё было как в ту самую ночь, когда его впервые посетил Тысячелетний Граф.
Интересно, мог ли он теперь посметь хотя бы молить о прощении у Маны? Имел ли он право на попытку объяснения. И нужно ли это хоть кому-то, кроме него самого?
Узнает ли обо всём этом Мана или нет? Простит ли его, хотя, казалось, это невозможно?
Он предал собственный путь, он предал навет Маны — всегда идти вперёд.
Сейчас, будучи знакомым с Неа, он точно знал, что Мана понимал, кто перед ним находится и не искал в Аллене черты брата. Разве что иногда, когда ему становилось совсем плохо, и он начинал заговариваться, произнося такие странные вещи, что слушать их было и смешно и страшно.
Так что сейчас Аллен шёл к этой могиле, сильно стыдясь всего себя от головы до пят. Он думал, что ему следует многое сказать, попытаться оправдаться за всякий гадкий поступок, который он успел совершить.
Он думал, что ему нет прощения.
Он должен был объяснить, почему прекратил борьбу с Ноями, почему позволил Графу жить, почему не довёл дело до конца и сошел с половины пути. Он должен был многое сказать, но в этот морозный вечер одинокая фигурка произнесла всего одно слово:
— Прости.
А потом Аллен стоял и молчал, и никаких слов ни ему, ни кому-то ещё было не надо. Потому что он впервые за всё время со смерти Маны вспомнил, каким тот был человеком, и понял, что Мана уже давным-давно его простил. И он отлично понимает Аллена и все его глупости серьёзные и мелкие, ни на что не влияющие. Мана никогда ни на кого не мог долго злиться, у него не было врагов, потому что Мана никого не ненавидел и не считал врагом. Он просто бродяжничал по свету, подрабатывал клоуном, мечтал вновь встретить погибшего брата и понемногу воспитывал десятилетнего мальчишку, который никогда не знал, что такое родительская забота.
Наверное, именно факт близкого знакомства с Маной был тем фактором, который позволил Аллену так легко в конечном итоге сойтись с Неа.
Аллен Уолкер покинул кладбище почти через два часа. Он даже не заметил то, как пролетело это время, много думал о разном, о прошлом и настоящем, о выдуманном и реальном, и понял, что обязательно вернётся сюда ещё не раз. Обязательно вернётся и постепенно, не торопясь, расскажет обо всём, что происходило с ним, посетует на обидные моменты, улыбнётся так, как когда-то учил его улыбаться Мана. Жаль, что в те времена он был просто колючим мальчишкой, который пытался выглядеть обиженным на весь свет.
Аллен отправлялся домой со спокойной душой и твёрдым намереньем упасть в кровать и хорошенько отоспаться.
И по-хорошему было бы завершить этот рассказ именно здесь, но…
Вернувшись домой, Аллен первым делом полез за микстурой от только усилившейся головной боли, забился к себе в комнату и, сжимая виски, уткнулся лбом в подушку, закрывая глаза и начиная напряжённо считать мгновения, которые он провёл в постели, пытаясь погрузиться в спасительный шум.
А потом… Аллен толком-то и не понял, что случилось, но внезапный приступ боли заставил его приоткрыть глаза, приподняться и обнаружить, что вся подушка и его собственные ладони перемазаны в крови, и что с его кожей тоже что-то совсем не то, она вдруг как-то посерела…