Маленькие милости

Он хочет задавать вопросы. Он не может их не задавать. Как-то в клубе Сайгона вьетнамская танцовщица, которую он считал подругой, подошла к нему и попыталась перерезать ему горло зажатым в зубах лезвием. Бобби сначала показалось, будто она наклонилась его поцеловать, но в последнюю долю секунды внутренний голос заорал: «Нет! Берегись!» И даже спихивая девушку с коленей на пол, он все равно по-человечески ее понимал: будь он сам несчастной вьетнамской шлюхой, то повел бы себя так же.

И обозревая теперь однородно-белое многолюдье Бродвея – вот белая мать везет в коляске белого ребенка, вот трое белых здоровяков в обтягивающих белых футболках выходят из аптеки, вот пожилая белая пара сидит на скамейке, вот носится рядом с ними по тротуару стайка белых девчушек, вот на почтовом ящике с потерянным видом восседает белый мальчишка, и дальше, и дальше, куда ни глянь, еще и еще белые люди, – Бобби вспоминает, как его девчонка в Хюэ говорила, что ее никогда больше не примут в родной деревне, ведь она спала с белым мужчиной. (Не с Бобби, а с кем-то задолго до него.) Сама мысль, будто кого-то можно презирать за связь с белым человеком, Бобби, помнится, глубоко поразила. На родине у него такое было попросту немыслимо. Он честно ей об этом сказал. И добавил: «Мы решаем проблемы. Именно за тем мы здесь». А Кай, та его девчонка, ответила: «Людей нужно оставить в покое. Пусть сами разбираются».

«Может, в этом и кроется ключ? – думает он, глядя на Бродвей. – Может, всем просто нужно на хрен отстать друг от друга?»

Вот Шеймус Риордан, похоже, думает именно так. Собственно, он прямо об этом и говорит, когда они усаживаются в трейлере для отдыха:

– И охота вам тут со мной канителиться?

Шеймус Риордан родом из Южки, так что с ним нужно держать ухо востро. Его хлебом не корми, дай позубоскалить над копами.

– Что вы делали на станции той ночью? – спрашивает Бобби.

– Возвращался.

– Куда? – спрашивает Винс.

– Домой.

– Откуда? – уточняет Бобби.

– Не из дома.

– Итак, вы были не дома, – спокойно произносит Бобби. – Где-то конкретно?

– Ага. – Шеймус складывает руки на груди.

– Где?

– Конкретно?

– Да.

– Ну… вы понимаете.

– Не понимаю.

– Встречался кое с кем.

– С кем-то знакомым?

– Определенно.

– Алё! – не выдерживает напарник. – Может, хорош пургу нести?

Винсент как будто вот-вот лопнет. Подобно другим парням, которые слишком стараются держаться так, словно все вокруг должны испытывать к ним уважение, он легко срывается, когда чувствует (и совершенно справедливо) обратное. Это приводит к регулярным скандалам, и за прошедшие полтора года против Винсента были поданы две жалобы за превышение полномочий. То, что он в свои относительно молодые годы дослужился до убойного – полицейской элиты, – означает лишь наличие мохнатой лапы, которая тащит его наверх, несмотря на все неудачи. За парнем по-любому стоит кто-то, обладающий большим авторитетом в департаменте. Либо он чей-то племянник, либо двоюродный брат, либо «голубок».

Да и роль «злого полицейского» выходит у него из рук вон плохо. Винс скорее похож на «вредного копа», «ноющего копа» или «сына-подростка, которого папа-коп зачем-то взял с собой на работу».

Именно поэтому лицо Шеймуса Риордана расплывается в улыбке.

– Нести что, прости?

– Пургу.

Винс затягивается и выпускает струйки дыма из ноздрей. От этой привычки, кстати, растительность у него в носу гуще, чем обычно бывает у парней, которым еще нет тридцати.

Шеймус Риордан переводит взгляд на Бобби:

– Меня в чем-то подозревают?

– Вовсе нет.

– То есть я всего лишь потенциальный свидетель?

– Да, верно.

– Значит, если мне не нравится тон этого засранца, я могу просто встать, подняться обратно к себе в кран и баста?

Бобби кладет готовому вскипеть напарнику руку на грудь.

– Можете.

Шеймус Риордан с победоносным видом смотрит на Винсента: выкуси, мол.

– Так что, Серпико, следи за своим поганым языком.

Теперь тот разрывается между тем, чтобы принять сравнение с кумиром (не с самим Фрэнком Серпико, чьих ценностей он не разделяет, а с Аль Пачино в роли Серпико, иконой стиля для Винса) как лесть либо как оскорбление, которое Шеймус, по мнению Бобби, и имел в виду.

Винсент склоняется к первому варианту и с пафосом говорит:

– Лучше за своим языком последи, ничтожество.

Шеймус криво усмехается Бобби, как бы говоря: «Совсем детки нынче невоспитанные пошли, да?»

Бобби закуривает, затем протягивает пачку Шеймусу. Тот берет сигарету, Бобби прикуривает ему и Винсенту – и вот они лучшие приятели. Сейчас договорят и дружной компашкой пойдут в бар.

– Когда я вышел из вагона, все уже закончилось, – говорит Шеймус.

– С этого места поподробнее, – просит Бобби.

– Там были четыре подростка…

– Белые?

– Ага.

– Парни или девчонки?

– Два парня, две девчонки. Поезд в центр только отошел. Они стояли у края платформы. Парни орали друг на друга, один обозвал другого «дебилом», это я точно слышал. А одна из девчонок вообще визжала. Истошно так, будто с катушек слетела. Другая съездила ей по лицу, и та заткнулась.

Исходя из показаний других свидетелей у Бобби с Винсентом уже сложилась некоторая хронология той ночи.