Маленькие мужчины

— В моей комнате, но, дорогой, ты ведь будешь очень добр к нему, каким бы грубым он ни казался? Я уверена, что только так можно завоевать его дружбу. Он не вынесет ни суровости, ни слишком больших ограничений, но мягкое слово и бесконечное терпение выведут его на правильную дорогу, как прежде вывели меня.

— Как будто ты когда-то была такой же, как этот маленький негодник! — воскликнул мистер Баэр со смехом, однако одновременно несколько рассерженный такой мыслью.

— Да, была, хотя проявлялось это иначе. Я, похоже, инстинктивно знаю, что он чувствует, понимаю, что привлечет и тронет его, и сочувствую его искушениям и недостаткам. Я рада, что это так, это поможет мне помочь ему, и если мне удастся вырастить хорошего мужчину из этого буйного мальчика, это будет лучшим делом моей жизни.

— Да благословит Бог этот труд и да поможет работнику!

Мистер Баэр говорил теперь так же серьезно, как она, и оба вошли вместе в ее комнату, где нашли Дэна с головой, упавшей на руку — мальчика сморил сон. Впрочем, он тут же поднял голову и попытался встать, когда мистер Баэр сказал приветливо:

— Значит, Пламфильд понравился тебе больше чем ферма Пейджа? Что ж, посмотрим, не удастся ли нам на этот раз поладить лучше, чем прежде.

— Спасибо, сэр, — сказал Дэн, стараясь говорить так, чтобы его слова не прозвучали грубо, и находя, что сделать это легче, чем он ожидал.

— Теперь посмотрим на твою ногу! Ох! Дело плохо. Надо позвать завтра доктора Ферта. Принеси теплой воды, Джо, и чистых старых тряпок.

Мистер Баэр обмыл и перевязал раненную ногу, пока миссис Джо готовила единственную свободную постель в доме. Постель эта находилась в маленькой спаленке для гостей, примыкавшей к гостиной, там иногда укладывали кого-нибудь из заболевших мальчиков, что избавляло миссис Джо от необходимости бегать вверх и вниз по лестнице, и позволяло больному видеть все, что происходит в доме. Когда постель была готова, мистер Баэр поднял мальчика на руки, перенес его туда, помог ему раздеться, положил на белые простыни и оставил одного, еще раз пожав ему руку с отцовским "Доброй ночи, сын мой".

Дэн сразу уснул и спал тяжелым сном несколько часов, но затем его разбудила пульсирующая боль в ноге. Он беспокойно метался в постели, стараясь не стонать, чтобы никто не услышал его, так как он был мужественным мальчиком и переносил боль стойко, тем самым оправдывая данное ему мистером Баэром название "маленького спартанца".

Миссис Джо часто проходила по дому ночью, чтобы закрыть окна, если поднимался холодный ветер, или задернуть полог от комаров у кроватки Тедди, или взглянуть, хорошо ли спит Томми, которому случалось ходить во сне. Малейший шум будил ее, и так как ей часто мерещились грабители, кошки или пожары, она предпочитала держать все двери в комнаты открытыми, так что ее чуткое ухо уловило чуть слышные стоны Дэна, и она тут же встала. Как раз в этот момент он в отчаянии ударил кулаком по своей горячей подушке и вдруг увидел, как через холл приближается дрожащий огонек. В комнату тихонько вошла миссис Джо, похожая на забавное привидение, с волосами, стянутыми в большой узел на макушке, и в длинном сером халате, волочащемся по полу.

— Тебе плохо, Дэн?

— Довольно плохо, но я не хотел разбудить вас.

— Я как сова, всегда летаю по ночам… Да, нога у тебя как огонь, надо снова намочить бинты, — и мама-сова упорхнула, чтобы принести новые бинты и большую кружку ледяной воды.

— Как хорошо! — вздохнул Дэн, когда на его ноге снова появилась холодная влажная повязка, а большой глоток воды охладил его спекшиеся губы и смочил пересохшее горло.

— Ну вот, постарайся уснуть и не пугайся, если снова увидишь меня, так как я буду потихоньку заходить и снова смачивать твои бинты.

Говоря это, миссис Джо склонилась, чтобы подсунуть ему под голову выскочившую подушку и расправить простыни. В этот момент, к ее огромному удивлению, Дэн обнял ее за шею, притянул к себе и поцеловал с прерывающимся "Спасибо, мэм", сказавшим ей больше, чем могла бы сказать самая выразительная многословная речь, так как этот торопливый поцелуй и произнесенные сдавленным голосом слова значили: "Я виноват, я буду стараться". Она поняла это, приняла невысказанное признание и не испортила его никаким проявлением удивления. Она только помнила, что у него нет матери, поцеловала его загорелую щеку, почти совсем скрытую в подушках, словно он стыдился проявленной нежности, и оставила его со словами, которые он надолго запомнил: "Теперь ты — мой мальчик, и если только захочешь, то сможешь сделать так, чтобы я всегда говорила это с гордостью и радостью".

На рассвете, пробравшись потихоньку в комнату, она нашла его так крепко уснувшим, что он даже не проснулся, пока она обмывала его ногу, только складки боли расправились на его лице сами собой, и оно стало совсем спокойным.