Маленькие повести о большом мичмане Егоркине и его друзьях

– Да? – удивленно начал было Слоников, но еще раз бегло пробежав глазами резолюцию сказал: – А ведь точно, про маму! Так и пишет: «ЕВМ, товарищи КК, СПК и ЗКК! Сколько вам можно говорить про журналы телесных осмотров и приложенные к ним материалы расследований!» Ну, и так далее! Ага! «Месячник» по борьбе с годковщиной! Видно, проверялы нашли чей-то журнал и сразу – миллион замечаний в нем. Значит, предстоит всеобщая вразумляющая выволочка! Опять – общий план, потом частное… Достали! – спрогнозировал ход событий и обреченно заключил он, жалуясь Егоркину.

– Ты посмотри, Валерьян, какой я умный! – похвастался Борисыч – В средневековой Японии чиновник, который претендовал на должность, должен был наструячить трехстишие, хайку по-японски. Вот чего я наискрил, послушай!

Утро. Подняли флаг. Чайки кричат и летят над заливом…
Кока – убью!
Вновь пищевые отходы с бака он вывалил им!

– Каково? А? Гожусь в чиновники? – хвастливо огляделся Тетушкин.

– Ага! В японские, только их язык тебе сроду не выучить! – уколол Слоников старпома.

– Прикажут – выучу! И не такое на зачетах сдавали! Девиз курсанта помнишь? «Вчера – не знал, сегодня – сдал!»

Расписавшись в ознакомлении, отчаянно плюясь и шипя себе под нос, Валерьян Викторович Слоников потопал по трапу к своим отложенным делам – вдохновлять командиров боевых частей.

«Да и мало ли дел у замкомандира в свете пресловутого „месячника“?» – подумал Егоркин.

– Палыч! А скажите мне – вы верующий? – спросил Тетушкин, взяв с книжной полки новенькую Библию, которая у него лежала на полке вместе японской поэзией, сборником Уставов, книгами по ракетному оружию, МППСС и томом американской фантастики. Кругозор, однако! Но, по девственно-чистому срезу Библии, было сразу видно: открывали эту книгу не часто… мягко говоря.

– Как сказать… а вы, Бор-Саныч, так прямо эту книгу и цитируете!

– Ну да!? Это когда же?

– Так вон вчера, когда маслопупы своими грязными шлангами и маслом весь ют уделали, вы так и кричали – прямо как Сам Творец: «Плодитесь и размножайтесь!»

– Я???

– Да, точно-точно, если же, конечно, эти слова на обиходно-корабельный перевести!

– А… дошло, эк вы меня уели! Да, бывает! Так ведь где-то сказано: «по образу и подобию». Поэтому и стремлюсь соответствовать – засмеялся старпом удачной шутке и спросил мичмана: – Так все-таки, верующий?

– А как же? Тут как заштормит, как закачает, вспомнишь про старые машины и водоотливные средства с продленным моторесурсом, про хреновое топливо – как взмолишься Господу-Богу, и Святому Николе, заступнику за всех моряков перед ним. И искренне-искренне, до самых глубин души!

Тогда послушайте: «Боже! – говорю я, – да ежели я из этой круговерти выберусь, если механик свои машины в конец не угробит, если сальники на фланцах и на дейдвудах не разорвет, то – далее по списку: первое – пить брошу, нет пиво пока оставлю, второе – от своей жены убегать не буду… ну, только если на рыбалку… ну и в гараж – иногда, третье – по чужим бабам бегать не буду… ну, разве только что к тем, у кого мужей нет и им невмоготу, так помощь дружеская требуется. Только в качестве посильного шефства… И в храм ходить буду… на Рождество и Пасху – это – точно…»

– И – что? – перебил его Тетушкин, – даже с этими оговорками – и вы еще до сих пор…

– Ага, жив, жив, как видите! Да еще и вместе с кораблем! – Палыч дурашливо поднял руки и напряг бицепсы, как артист старого цирка: – Здоров, ничего себе, пока. Зато как искренне я молюсь!!! Как поморы местные говаривали: «Кто в море не ходил, тот истово Богу не маливался!». Так и я! Казаки на войне, я полагаю, тоже искренне и истово молились! И не только на войне!

– А молитвы знаете? – продолжал цепляться к мичману старпом.

– Не-а! – честно признался тот, даже «Отче наш» – и то, в общих чертах, со словарем! Совесть гложет! Где-то внутри… Но все как-то не доберусь до первоисточников… Но – ничего, думаю, ТАМ понимают!

– Борис-Саныч, хочу вам рассказать одну историю на этот случай. Как-то раз, во время моих военных приключений в дни кошмарно-романтической молодости, я достаточно крепко схлопотал по чердаку и заскучал в ближайших кустах. И мое сознание куда-то пропало… очухался я в каком-то коридоре…

– В том самом, со светом в конце тоннеля? – подыграл ему Тетушкин.

– Может быть и… так вот, там очередь, все – в чем мама родила, сидят на длинных баночках, скамейках полированных, прямо как в бане, вдоль стен, а вокруг снуют разные ребята и красивые девы. Все в строгих костюмах и платьях и с ма-а-ленькими такими белыми-белыми крыльями за спиной.

– Ух, ты!

– Ага! Ну, думаю, абзац моим мемуарам, не успел написать, уже отъездился. И вот очередь движется, в кабинетах разных люди исчезают. А выходят – кто счастливый и смеющийся, а кто в слезах и в истерике. Кто вверх воспаряет, а кого, в наручниках, тащат в подвал мордовороты в черном. Жуть! – зябко передернул плечами Егоркин.

Тетушкин подозревал какой-то подвох, но пока не понимал, куда тот клонит.