Маленькие рассказы

— Эх ты, Санька храбрый!

ДЕТСКИЙ ДОМ

Умерли у Яшки отец с матерью. Остался Яшка один. Никто не берёт его, никто не хочет кормить, ни обувать, ни одевать. А сам Яшка маленький, работать не умел. Или по миру иди, или с голоду помирай.

Услыхала учительница про Яшкино горе, отвела его в детский дом. Много ребят было там: мальчики и девочки. Днём играли они, пели, учились грамоте, рисовали картинки, делали коней из глины.

Приняли и Яшку в детский дом. Накормили, вымыли, обули, одели. Сначала Яшке скучно было, ни с кем не говорил, всё хотел убежать. Потом товарищей завёл, развеселился и сам стал картинки рисовать.

Так и остался Яшка в детском доме, как в семье родной.

МАЛЕНЬКИЙ СЛЕСАРЬ

Давно хотелось узнать Грише, как замок устроен и почему его без ключа отпереть нельзя. Поглядит одним глазом в дырочку, где ключ вставляется, — не видать ничего, а ключом повернёшь — в замке кто-то щёлкает.

Ушла мать из дому, а замок на столе оставила. Вот Гриша думает: «Дай посмотрю! Узнаю и опять устрою, как было».

Взял косарь с молотком и давай по замку колотить.

Оторвал верхнюю крышку — внутри пружинка маленькая приделана; она и щёлкала, когда ключом повёртывали. Стал опять устраивать замок, как было, — не выходит. Стукал, стукал молотком, весь замок расстукал. Испугался — заплакал. А мать сказала:

— Какой ты любопытный мальчишка! Всё тебе хочется знать! Вырастешь большой, поступи учеником к слесарю, тогда и сам научишься замки делать.

РЕВОЛЮЦИЯ

Поехал отец в город и Мишку взял с собой. Поехали, а там народ ходит по улицам, песни поют. Заехали на одну улицу, и выехать нельзя. Отец говорит:

— Сними шапку, Миша, с флагами идут!

Миша спросил:

— А зачем с флагами ходят?

Отец сказал:

— Революцию рабочие празднуют.

Снял шапку Миша, смотрит. Отец тоже без шапки стоит, лошадь под уздцы держит. А лошадь напугалась, так и шевелит ушами, метнуться хочет. Стал Миша флаги считать. Насчитал двенадцать штук, тут музыка заиграла. Лошадь как дёрнет! Не устоял Миша на ногах, полетел головой в передок. После вот какая шишка вскочила на лбу, но он не заплакал. Приехал домой, начал товарищам хвалиться:

— Я революцию в городе видел!

Товарищи спросили:

— Какая она?

Мишка сказал:

— Двенадцать флагов несли с разными кистями, и музыка играла в большие трубы…

КАК У НАС ВОЙНА БЫЛА Рассказ мальчика

Лёг я в эту ночь на полу около скамейки, а мне чего-то не спится. Лежал, лежал, тут ещё нога зачесалась и пить захотелось маленько. Поднял я голову, а в избе у нас, как в погребе, — не видать ничего. Слышно только — мама дышит на кровати, да корова за стеной чешется, и будто мышь в углу лапкой скоблит. Напугался я, опять хотел уснуть, с головой закутаться, а в это время в колокол на церкви ударили, кто-то под окошком закричал. Вскочила мама с кровати, а я лежу ни живой ни мёртвый, и язык у меня не ворочается. Гляжу без огня, сам ничего не вижу. Мама по избе бегает, спички ищет, чтобы лампу зажечь, а спички, словно нарочно, делись куда-то.

— Санька, Санька! — кричит мне мама. — Проснись скорее, сынок, случилось чего-то у нас…

Слышу я, как она бегает, а подняться боюсь, и ноги у меня начали дрожать, и горло будто верёвкой перетянули мне. Хочу, хочу сказать, что я не сплю, а голос будто не мой стал. Вдруг вся изба наша затряслась, зазвенели окошки, будто кто ударил по ним. Вскочил я босиком и давай кричать:

— Мама! Мама!

Я её ловлю за руку, не поймаю никак, она меня ловит за руку, не поймает никак, потому что в избе больно темно, и сами мы с перепугу не видали ничего. Стукнулся я головой о косяк, мама ведро ногой уронила, по всему полу вода полилась. На улице собаки завыли, за стеной корова наша замычала. Совсем я не помню, как мама спички нашла, зажгла лампу, сама трясётся вся, и я около неё дрожу. Мне бы делать надо чего-нибудь, а я и сам не знаю, чего мне делать. Мама кричит над головой у меня:

— Санюшка, миленький, война начинается! Куда мы с тобой побежим?

Тут как грохнет на задах у нас, я даже присел маленько. Гляжу — прямо в дверь из сеней к нам бежит тётка Прасковья в одной рубашке и скалку держит в руке. Мама хотела чего-то сказать ей, а она как замахнётся скалкой:

— Туши огонь! Казаки по избам ходят…

Машет тётка Прасковья скалкой, а в окошко будто молния сверкнула. Тут я ещё больше испугался. Мама в сундучишко полезла, чугунки без памяти собирает, стонет, охает, а я, как мёртвый, стою. Она меня за руку дёргает, кричит, словно глухому: «Санька!» А я с места тронуться не могу. Тут опять ударило на задах, ухнуло и давай щёлкать, будто кнутом пастушьим. Сначала не понял я, думал — нарочно кто, потом догадался, что это из ружей стреляют. Схватила мама тятину шубу, напялила на себя, а в руках чугунок с кашей держит, суёт мне его, сама чуть не плачет.

— Держи, держи, бежать надо…