Маленькие трагедии большой истории

Шуваловский знакомец, от изумления не оправившись, догнал парня и привел к меценату в дом. А Иван Иванович, поговорив с мужичком и проэкзаменовав его, был потрясен: Иван Свешников знал несколько европейских языков не хуже самого Шувалова, разбирался в математике, естествознании, астрономии, стихи пописывал. Откуда… как?.. Ведь самого Ломоносова в этом возрасте превзошел! А оказалось просто – книжки умные читал, благо их не то что в прежние времена, в разы больше на Руси завелось. Вот и читал себе, запоминал, думал… А что еще гению надо?!

Шувалов показал Свешникова Потемкину: тот тоже подивился, но дела ему не нашел, а стал возить по попойкам. Познакомил с Эйлером. Тот был уже стар, слеп. Проэкзаменовав Свешникова, недоверчиво качал головой: неужто и впрямь от сохи этакое-то чудо? Подобрал парню десять задач наисложнейших: решай, тренируйся. А тот прямо при мэтре все их и расщелкал.

От Эйлера Шувалов повез Свешникова императрице. Екатерина тоже восхитилась. Особенно ей понравилось, как ловко парень стихи слагает: какое слово ему ни назовешь, тут же рифму подберет, какую тему ни задашь, так легко импровизировать начнет, точно специально этому искусству учился. Слушая Свешникова, императрица, шепнула Шувалову, мол, не завести ли для него должность импровизатора придворного, но Шувалов сдержанно отвечал, что не для того гения привез, чтоб из него придворного шута делать, хоть и утонченного. Екатерина со своим обер-камергером ссориться не хотела и предложила Свешникова, чтобы под потемкинским покровительством не спился, в Англию послать, «дабы к последним научным достижениям приобщение имел».

Шувалов согласился. Он надеялся, что отрыв от привычной среды пойдет Свешникову на пользу, а иммунитет природной гениальности защитит от новых соблазнов.

Но что-то там, в Англии не заладилось: русского самородка вместо университетских кафедр чаще встречали за кулисами лондонских театров; потом к Шувалову поползли слухи, что британский высший свет весьма этим русским заинтересован, а позже якобы видели Свешникова в компании каких-то темных личностей, похожих на тайных агентов двора. А дальше… и слухи стихли, и постепенно затерялись следы.

Шувалов казнил себя: зачем отпустил парня?! Здесь, дома, надобно было гения доращивать! Ведь чтобы с этакой-то одаренностью – и совсем ни-че-го не сделать!

Каким мутным потоком и куда был смыт этот самородок земли русской, так и осталось неведомым. Маленькая трагедия или большая российская нелепость по имени Иван Свешников.

Царский ад

Екатерина Вторая своего первого внука Александра обожала с первой же минуты его жизни.

«Что касается второго, то я не дала бы за него и десяти копеек; возможно, что я очень ошибаюсь, но думаю, что он не жилец на этом свете», – таким печальным пророчеством императрица встретила рождение своего второго внука Константина.

Он родился крохотным и слабым – таким же, как его отец Павел; он вообще был удивительно похож на отца, и, возможно, Екатерина на первых порах просто боялась привязаться всею душой к существу, которое будет у нее отнято. Но Константин не просто выжил, преодолел все детские болезни, хорошо развивался, он очень скоро сделался эмоциональным центром стремительно растущей императорской семьи. Именно он, а не его брат Александр, как принято считать, был тем ребенком, вокруг которого кипели страсти, вспыхивали конфликты, сходились непримиримые взгляды поколений. Если над головой маленького Александра родители и бабушка порой скрещивали мечи, то он своими детскими ручками умел их развести и подобно двуликому Янусу улыбнуться на обе стороны. Константин же норовил и сам схватиться за меч и всем состроить рожи. Чувство юмора у Константина Павловича было соразмерно разве что суворовскому, а со временем, так же, как у великого полководца, оно выродилось в почти болезненную ироничность, за которой прятались ранимое сердце и совесть.

Константина любили. Бабушка Екатерина только с ним позволяла себе быть слабой, так же как и брат его Александр, хотя друг с другом Александр и Екатерина всегда, что называется, сохраняли лицо. Его любила и уважала капризная гвардия, его любили друзья, а точней сказать, друзья у него были. Любил отец, а сказать точней – Павел ему верил.