Маленькие женщины

– Это мистер Хайд. Он справлялся насчет Дана, вот я и решил его привезти, пусть посмотрит, насколько мальчик стал лучше.

Баэры приветливо поздоровались с гостем – ради Дана; им было приятно, что мальчика не забыли. Впрочем, после первых же минут разговора мистер Хайд понравился им сам по себе – он оказался очень открытым, простым и интересным человеком. Приятно было видеть, какой радостью осветилось лицо Дана, едва он увидел своего друга. Еще приятнее были удивление и удовлетворение мистера Хайда при виде того, какие благоприятные перемены произошли во внешности и поведении его знакомца, а самым приятным было смотреть, как эти двое сидят за беседой в уголочке, забыв про разницу в возрасте, образовании и положении в обществе, ибо их объединяет интерес к одному предмету: мальчик и мужчина сопоставляли свои записи и делились впечатлениями о лете.

– Скоро нужно начинать спектакль, иначе актеры уснут, – заметила миссис Джо, когда отзвучали все приветствия.

Все перебрались в класс и расселись перед занавесом из двух покрывал. Дети уже куда-то исчезли, однако сдавленные смешки и потешные возгласы, доносившиеся из-за занавесок, позволяли понять куда. Представление началось с гимнастического номера, которым руководил Франц. Шестеро старших мальчиков в синих штанишках и красных рубашках забавно демонстрировали свою силу с гантелями, булавами и гирями, попадая в ритм музыки, которую исполняла сидевшая за кулисами миссис Джо. Дан так разошелся, что едва не раскидал своих партнеров, а гимнастический коврик его едва не улетел в зрительный зал – так его возбудило присутствие мистера Хайда и горячее желание не подвести своих учителей.

– Славный парнишка, и сильный. Через год-другой я собираюсь в Южную Америку, так и подмывает попросить у вас ссудить мне его, мистер Баэр, – произнес мистер Хайд, сильнее прежнего заинтересовавшийся Даном после того, какие услышал о нем новости.

– Отдам вам его с радостью, хотя мы и будем скучать по нашему юному Геркулесу. Ему путешествие явно пойдет на пользу, и я уверен, что он станет вам верным помощником.

Дан расслышал и вопрос, и ответ, и сердце его так и подскочило от радости при мысли о том, что он поедет в незнакомую страну с мистером Хайдом, и одновременно переполнилось благодарностью за доброжелательный отзыв, ставший наградой за то, что он старался быть именно таким, каким хотели его видеть друзья.

После гимнастики Деми и Томми продекламировали на два голоса детский стишок «Если заплатишь – кобылка пойдет[337]». Деми справился неплохо, а Томми и вовсе превзошел себя, потому что, изображая старого фермера, он подражал Сайласу, и зрители разве что на пол не попадали от смеха, а сам Сайлас хохотал так громко, что Асе пришлось похлопать его по спине: оба они стояли в прихожей и тоже наслаждались представлением.

Потом Эмиль, успевший к этому времени отдышаться, спел им, переодевшись в матросский костюм, моряцкую песню, где было много «буйных ветров», «далеких берегов», а припев, который подхватили все хором, звучал так: «Тяни, тяни канат!» Нед сплясал смешной китайский танец – он скакал, как большая лягушка, в своей треугольной шляпе. Поскольку других публичных выступлений в Пламфилде не устраивали, были также показаны примеры быстрого счета, письма и чтения. Джек удивил зрителей тем, с какой скоростью он производил подсчеты на доске. Лучшим в правописании оказался Томми, а Деми прочитал короткую французскую басню, да настолько хорошо, что очаровал даже дядю Тедди.

– А где остальные дети? – заволновались зрители, когда занавес опустился, а малыши так и не появились.

– Сейчас будет сюрприз. Такой замечательный, что мне даже жаль вас за то, что вы о нем не знаете, – сообщил Деми, который подошел к маме, чтобы она его поцеловала, и остался объяснять, что будет происходить дальше.

Тетя Джо куда-то унесла Златовласку, ошарашив ее папу, который, надо сказать, даже превзошел мистера Баэра в изображении изумления, ожидания и нетерпеливого желания узнать «а что же там дальше».

Наконец, после долгого шуршания, постукивания и довольно громких указаний режиссера, занавес под тихую музыку поднялся, и за ним оказалась Бесс, сидевшая на табуретке возле очага из оберточной бумаги. Свет еще не видывал Золушки милее – ее серое платьице было в лохмотьях, башмачки изношены, личико казалось таким милым под шапкой светлых волос, но на нем отражалось такое уныние, что на любящих лицах, обращенных к маленькой актрисе, показались и улыбки, и слезы. Она сидела неподвижно, пока не раздался шепот: «Давай!» – тогда она очень забавно вздохнула и произнесла:

– Ах, фот бы и мне поефать на бал!

Да так естественно, что папа ее громко зааплодировал, а мама воскликнула: «Милочка моя!» Эти неуместные проявления чувств заставили Золушку забыться, она покачала головой, посмотрела в сторону родителей и с укором произнесла:

– Низзя со мной фазгофаривать!