Маленькие женщины

– Дан, но разве тебя не радует, что ты спас двадцать человек, вернул женщинам их любимых мужей, сыновей и отцов? – спросила однажды вечером миссис Джо, когда они остались наедине – нескольких посетителей отправили восвояси.

– Радует? Да я только потому и в живых остался, что об этом помнил; и да, лучше уж совершить такой поступок, чем стать президентом или еще какой большой шишкой. Никто и не догадывается, какое утешение думать, что я спас двадцать жизней и тем заплатил за…

Тут Дан осекся, поняв, что в порыве чувств заговорил о том, что его слушательница понять не в силах.

– Значит, я верно прочитала твои мысли. Как это прекрасно – спасти чужую жизнь, рискнув собственной, как вот ты, – и едва не лишиться ее… – начала было миссис Джо, сожалея, что порывистая речь, так характерная для прежнего Дана, внезапно оборвалась.

– «Сберегший душу свою потеряет ее»[444], – пробормотал Дан, уставившись на веселое пламя камина, которое озаряло комнату и играло красноватыми отсветами на его худом лице.

Миссис Джо так опешила, услышав из его уст эти слова, что смешалась и лишь воскликнула радостно:

– Так ты все-таки почитал книжечку, которую я тебе подарила, и сдержал обещание?

– Почитал, хотя и не сразу, зато немало. Я пока еще немногое знаю, но готов учиться, а это уже большое дело.

– Главное дело. Ах, дружочек, расскажи подробнее! Я чувствую, что на сердце у тебя лежит какой-то груз: позволь помочь тебе его нести – бремя сделается легче.

– Об этом я знаю и хочу вам все рассказать, но простить некоторые поступки не можете даже вы, а если вы меня бросите, боюсь, я не выдержу.

– Мать все может простить! Расскажи мне, а я даю слово, что никогда тебя не брошу, даже если от тебя отвернется весь свет.

И миссис Джо крепко сжала обеими руками большую исхудалую ладонь, держала и молча ждала, пока это длительное пожатие обогреет сердце бедняги Дана и придаст ему мужества, чтобы заговорить. Сев в прежнюю свою позу – голова опущена на руки, – он медленно поведал ей все и ни разу не поднял взгляда, пока с уст не слетело последнее слово:

– Теперь вы все знаете. Способны ли вы простить убийцу и держать в своем доме бывшего заключенного?

Ответ ее был прост – она обняла его обеими руками, положила бритую голову на грудь, а глаза ее заволокло слезами, сквозь которые с трудом удавалось распознать в его глазах страх и надежду, от которых делалось больно.

Это оказалось действеннее любых слов, и бедняга Дан приник к ней в безмолвной благодарности, чувствуя животворную силу материнской любви – божественного дара, который способен утешить, очистить и укрепить всякого, кто его взыскует. Две-три крупные горючие слезы спрятались в шерстяной шали там, где к ней прижалась голова Дана, и никто никогда не узнал, какой мягкой и уютной ему показалась эта шаль после жестких подушек, на которых он спал так долго. Душевные и телесные страдания сломили волю и гордыню, а груз, упавший с плеч, оставил по себе такое чувство облегчения, что Дан замер, наслаждаясь этим мигом в немом восторге.

– Мальчик мой бедный, как же ты страдал весь этот год – а мы думали, что ты на воле, как ветер! Почему ты не послал нам весточку, Дан, не дал себе помочь? Или ты сомневался в своих друзьях? – спросила миссис Джо, забыв в порыве сострадания про все остальные чувства, – при этом она приподняла его лицо и заглянула с упреком в большие запавшие глаза, наконец-то не избегавшие ее взгляда.

– Мне было стыдно. Легче было терпеть все самому, чем расстраивать и мучить вас, – а я знал, что вы будете мучиться, хотя и не подадите вида. Ничего, я привыкну.

И Дан снова опустил взгляд, будто не в силах был смотреть, какая тревога и обеспокоенность проступили на лице его лучшего друга после его признания.

– Да, мне больно, что ты совершил грех, но я от всей души радуюсь, горжусь и благодарю Бога за то, что грешник мой раскаялся, искупил вину и крепко усвоил этот горький урок. Знать правду не надо никому, кроме Фрица и Лори; им нельзя не сказать, а откликнутся они так же, как и я, – проговорила миссис Джо, мудро рассудив, что полная откровенность взбодрит Дана сильнее избыточного сострадания.

– Нет, не так; мужчины не женщины, они не прощают. Но ничего. Пожалуйста, расскажите им все вместо меня – и покончим с этим. Мистер Лоренс, полагаю, и так уже знает – я много болтал в горячке, но он все равно был ко мне очень добр. То, что они все знают, я еще снесу, а вот Тед и девочки!..

Дан стиснул ей руку с таким умоляющим выражением на лице, что она тут же заверила его, что никто ничего не узнает, кроме двух старых друзей, – и Дан тут же успокоился, как будто застеснявшись внезапного порыва.