Маленькие женщины

После этого разговора Дан любопытным образом переменился. Казалось, с души его свалился тяжкий груз, и, хотя прежний неукротимый дух и брал над ним верх время от времени, он явно всеми силами старался проявлять любовь, признательность и уважение к не оставившим его друзьям, а выражалось это в новообретенном смирении и доверии, которые очень радовали их и очень помогали ему. Услышав от миссис Джо историю Дана, профессор и мистер Лори больше о ней не вспоминали, ограничившись крепким рукопожатием, взглядом, полным сострадания, скупым ободряющим словом, каким принято выражать сочувствие у мужчин, а также удвоенной доброжелательностью, которая не оставляла сомнений: прощение даровано. Мистер Лори немедленно обратился к влиятельным лицам, которых могла заинтересовать миссия Дана, и привел в действие механизм, который требует обильной смазки, если вы хотите сделать что-то с участием правительства. Мистер Баэр, с мастерством прирожденного педагога, обеспечил изголодавшийся мозг Дана пищей и помог ему разобраться в самом себе, продолжив начатую добрым капелланом работу столь по-отечески, что бедняга раз за разом повторял: я наконец-то обрел отца. Мальчики брали Дана на прогулки в экипаже и забавляли своими планами и проделками, а женщины, как молодые, так и старые, нянчились с ним и пестовали его – в итоге он ощутил себя султаном, окруженным толпой преданных слуг, готовых исполнить малейшее его желание. На Дана, который, как любой мужчина, очень боялся «сюсюканья» и раньше почти никогда не болел, это произвело сильнейшее впечатление, и он взбунтовался против настояния врача сидеть на месте. Потребовалось все влияние миссис Джо и все уловки девочек, чтобы удерживать его на диване все то время, пока заживали его поврежденная спина и разбитая голова. Дейзи готовила ему всевозможные лакомства, Нан следила за приемом лекарств, Джози читала вслух, скрашивая долгие часы бездействия, которые были для него так мучительны, а Бесс, чтобы его развлечь, принесла все свои рисунки и скульптуры и, по его особой просьбе, поставила рабочий стол прямо в его комнате и начала лепить голову буйвола, которую он ей когда-то подарил. Послеполуденные часы сделались для Дана самой желанной частью дня, и миссис Джо, сидевшая за работой рядом, в своем кабинете, наблюдала за неразлучным трио и любовалась этой прелестной картинкой. Девочкам льстил успех их усилий, и они лезли из кожи вон, чтобы время проходило занимательно, и при этом с женским тактом, которому большинство представительниц слабого пола обучаются, едва выйдя из пеленок, подстраивались под настроение Дана. Если он был в приподнятом настроении, в комнате звенел смех, если хандрил – они читали или занимались рукоделием в почтительном молчании, пока их смиренное терпение не развеивало его угрюмость, а если его донимала боль, они наклонялись над ним, «точно два ангелочка» (по его собственным словам). Джози он часто называл «маменькой», Бесс же так и осталась «принцессой», причем к двум кузинам он относился неодинаково. Джози иногда докучала ему своей заботливостью – длинными пьесами, которые любила читать вслух, и материнской воркотней, когда он нарушал предписания врача: дело в том, что ее так восхищала ситуация, когда венец творения находится у нее в руках, что, покорись он, она правила бы им железной рукой. Что до Бесс, Дан никогда не выказывал ни раздражения, ни нетерпения, когда она нежно ему пеняла, слушался ее с первого слова, старался, как мог, в ее присутствии показать себя с лучшей стороны и проявлял такой интерес к ее творчеству, что мог часами лежать и смотреть на нее, не уставая; при этом Джози читала ему со всем присущим ей мастерством, а он и не слышал.

Наблюдавшая за этим миссис Джо прозвала их «Уна и лев»[445], и это прозвание очень им подходило, хотя гриву льва обрили почти наголо, а Уна не пыталась накинуть на него ошейник. Старшие дамы участвовали в процессе лечения – приносили лакомства и исполняли все желания больного, – но у миссис Мег было много хлопот по дому, миссис Эми готовилась к поездке в Европу, намеченной на весну, а миссис Джо опять засасывал «водоворот», ибо за бурными домашними событиями она, как это ни печально, опаздывала сдать рукопись. Она сидела за письменным столом, перекладывая бумаги или задумчиво покусывая перо в ожидании, когда на нее снизойдет божественное вдохновение, но часто ей случалось забыть про вымышленных героев и героинь, потому что она увлекалась изучением сидевших перед ней живых моделей – а потому по случайным взглядам, словам и жестам распознала романтические настроения, которых больше никто не заметил.