Маленькие женщины

Говоря это, Лори подписывал и запечатывал и не поднимал глаз, пока большая слеза не упала на бумагу. Лицо Эми было расстроенным, но она лишь сказала:

- А нельзя ли добавить к завещанию что-нибудь вроде поскриптома?

- Можно, это называется "кодицилл[34]".

- Тогда добавь к моему - я хочу, чтобы все мои волосы были отрезаны и розданы моим друзьям. Я забыла об этом, но хочу, чтобы это было сделано, пусть даже это и испортит мою внешность.

Лори выполнил просьбу, с улыбкой думая об этой последней и величайшей жертве, принесенной Эми. Затем он около часа развлекал ее и проявил большое участие, узнав о ее горестях. Но когда он собрался уходить, Эми удержала его и шепнула дрожащими губами:

- Бесс в опасности?

- Боюсь, что да, но мы должны надеяться на лучшее, так что не плачь, дорогая.- И Лори обнял ее братским жестом, который принес ей облегчение.

Когда он ушел, она удалилась в свою маленькую часовню и, сидя в сумерках, молилась о Бесс со струящимися по лицу слезами и болью в сердце, чувствуя, что и миллион бирюзовых колечек не утешит ее, если она потеряет свою кроткую маленькую сестру.

Глава 20. Признания.

Я думаю, что мне не найти слов, чтобы рассказать о встрече матери и дочерей; такие прекрасные часы хорошо пережить, но очень трудно описать, так что я оставлю это воображению моих читателей и просто скажу, что дом был полон настоящего счастья и что робкая надежда Мег сбылась: когда Бесс очнулась от долгого, целительного сна, первое, на что упал ее взгляд, были маленькая роза и лицо матери. Она была слишком слаба, чтобы удивиться чему-либо, и только улыбнулась и, заключенная в нежные объятия, прильнула к матери, чувствуя, что ее страстное желание наконец осуществилось. Затем она снова уснула, а девочки принялись ухаживать за матерью, так как она не могла разжать худенькую кисть, сжимавшую ее руку даже во сне.

Ханна соорудила для путешественницы поразительный завтрак, не зная, как еще дать выход своему волнению, а Мег и Джо кормили мать, как почтительные молодые аисты, и слушали ее отчет о состоянии отца, об обещании мистера Брука остаться в Вашингтоне, чтобы ухаживать за ним, о задержке в пути, вызванной метелью, и о невыразимом облегчении, которое принесло ей полное надежды лицо Лори, когда, измученная усталостью, тревогой и холодом, она прибыла на станцию.

Каким странным и вместе с тем приятным был этот день! Такой ослепительный и радостный за стенами дома, ибо весь мир, казалось, приветствовал первый снег; такой тихий и спокойный в стенах дома, так как все спали, утомленные бессонной ночью, и кругом царила торжественная тишина, в то время как клюющая носом Ханна несла стражу у дверей. С блаженным чувством людей, стряхнувших тяжелую ношу, Мег и Джо закрыли усталые глаза и лежали неподвижно, словно потрепанные бурей корабли, благопо-лучно вставшие на якорь в тихой гавани. Миссис Марч не отходила от Бесс и отдыхала в большом кресле, часто просыпаясь, чтобы взглянуть на свою девочку, коснуться ее и склониться над ней, как скупец над вновь обретенным сокровищем.

Тем временем Лори помчался к Эми, чтобы обрадовать ее, и так хорошо рассказал всю историю, что тетя Марч сама захлюпала носом и даже ни разу не сказала свое "я же говорила". Эми проявила при этом такую силу воли, что я полагаю, "хорошие думы" в маленькой часовне действительно начали приносить свои плоды. Она быстро осушила слезы, умерила желание немедленно увидеть мать и даже не подумала о бирюзовом колечке, когда старая леди искренне согласилась с мнением Лори, что Эми показала себя "замечательной маленькой женщиной". Даже на попугая это, казалось, произвело впечатление, так как он назвал ее "хорошей девочкой", благословил ее пуговицы и уговаривал ее "выйти прогуляться" самым приветливым тоном. И она охотно прогулялась бы в этот ясный морозный полдень, но, обнаружив, что Лори валится с ног от усталости, несмотря на все его мужественные усилия скрыть это обстоятельство, она уговорила его полежать на диване, пока она напишет матери записку. Это заняло у нее немало времени, и, когда она вернулась, он спал, растянувшись на диване, с руками, заложенными под голову, а тетя Марч, задернув шторы, сидела, ничего не делая, в приступе необычной доброты.

Спустя некоторое время они начали бояться, что он не проснется до вечера, и я уверена, что так бы оно и было, если бы не успешно разбудивший его радостный крик Эми, увидевшей в дверях мать. Возможно, немало было в тот день счастливых девочек в городе и его окрестностях, но, по моему личному мнению, Эми была счастливее всех, когда сидела на коленях у матери и рассказывала ей о своих огорчениях, получая утешение и вознаграждение в виде одобрительных улыбок и нежных ласк. Они были вдвоем в часовне, против которой мать не стала возражать, когда узнала о цели ежедневного уединения.