— Понятно. Я сам-то теперь к этому отношения не имею, но, если ты дашь мне ее координаты, я попробую поставить ее на очередь.
— Существует очередь?
— Да. Они же не все время режут пальцы. Она может прождать несколько месяцев. Но если твоя подруга очень торопится сделать широкий жест, то, может, ее что-нибудь другое заинтересует, например — небольшая операция на глазных яблоках. Тут я легко мог бы посодействовать.
— Нет, спасибо, ее интересует лишь отрезание пальца на ноге. Сестре ее бабушки пришили палец после одного неприятного случая с проволокой для разрезания сыра, и ей так понравилось, как починили старушку, что она хочет помочь совершенствованию методики.
Вероника помнила, что выручить нужную сумму она сможет лишь за операцию на пальце, а глазная операция не даст денег даже на задрипанный мопед, не то что на машину.
— Подожди, — сказал он, — я сейчас возьму ручку и бумагу, и ты продиктуешь ее координаты.
Многомесячные ожидания денег Веронику никоим образом не устраивали, однако надо же было как-то выходить из положения. И спустя пару минут Эстелла, получив место в очереди на удаление и пришивание пальца, подмигнула Веронике и вывела Цезаря погулять.
— А как поживает Эстелла? — спросил доктор.
Ему было сказано, что у нее все очень хорошо и она будет рада узнать, что дела с пальцем продвигаются. Опять возникла пауза.
— Так хорошо, что ты позвонила, — сказал доктор. Вероника решила, что он начнет сентиментальничать и убеждать ее вернуться к нему. — Нам нужно будет как-нибудь встретиться, — сказал он. Вероника понятия не имела, что ответить. Однажды она уже чуть не уничтожила его, и она не хотела, чтобы это повторилось. Эстелла была, как обычно, права: это был очень опрометчивый звонок. — Знаешь что, — сказал он, — а почему бы тебе, Фуонг и Эстелле не приехать на мою свадьбу? Хорошо было бы всех вас увидеть.
Это прозвучало как гром среди ясного неба. Но постепенно сердце Вероники наполнилось жалостью: должно быть, доктор рикошетом попал в неподходящие руки.
— Так ты женишься?
— Вот именно, следующим летом.
— Какая чудесная новость. И как ее зовут? — спросила Вероника.
Они продолжали беседу на смеси французского с английским, и лишь полчаса спустя Вероника нашла наконец в себе силы повесить трубку.
— Ну? — спросила Эстелла, входя с Цезарем в дом. — Что твой доктор?
— У него все хорошо, — ответила она, излишне весело улыбаясь. — У него появилась невеста. Я так рада за него.
— Передо мной не надо притворяться, — сказала Эстелла.
— Я просто не могу поверить, — сказала она, — он кого-то себе нашел, и они живут вместе и собираются пожениться на следующий год…
— То есть ты на самом деле не рада за него?
— Рада, наверно, — она пожала плечами, — вроде как… Да, конечно, я за него рада, — лицо Вероники потемнело, как грозовая туча. — Я прямо вне себя — потрясающая новость. Но по правде говоря, я на него немного сержусь.
— Почему?
— После разрыва он прислал мне длинное письмо, в котором уверял, что никогда не полюбит снова, а проведет остаток жизни, залечивая рану, что не будет более искать любви. Он всегда знал, что колокольчики звенят только раз в жизни, и раз уж он их услышал, то дальнейшие поиски становятся бессмысленными. И что же он делает через полгода после моего ухода? Он кого-то встречает и начинает ухаживать. А теперь они собираются пожениться. Ты можешь в это поверить?
— Он опять собирается жениться, но, может быть, он на самом деле ее не любит? А слышал он звон колокольчиков с этой новой девицей?
— Видимо, так. Он говорит, что в случае со мной это был мягкий перезвон, принесенный ветром с колокольни окрестной деревушки, а когда он встретил эту новую девушку, то ощущение было такое, словно он оказался у Биг-Бена. Он сказал, что почти оглох от любви к ней. И дело не только в этом.
— А что еще?
— С ней он не только слышит колокола, но и видит падающие звезды.
— Ух ты…
— И… — Вероника закрыла глаза и тряхнула головой, — кроме того… когда она с ним, ему кажется, что он парит в воздухе.
— Действительно так круто?
— Я очень рада за него, поверь, я действительно счастлива… Я только немного разочарована, что он не сдержал слова, — она сердито открыла бутылку пива и залпом ополовинила ее.
— То есть ты хочешь сказать, что каждый мужчина, который в порыве отчаяния делает подобное заявление, должен остаток жизни провести как монах. Так?
— Именно. Им не следует врать. Доктор должен был сдержать свое слово, вот так.
— Я знаю, почему ты сердишься, — сказала Эстелла.
— Я не сержусь.
— Нет, сердишься, ведь ты сожалеешь, что бросила его — красивого танцующего доктора, пусть и англичанина. Ты думала, что сможешь найти кого-нибудь получше, а тебя хватило лишь на случайного хиппи с большим саксофоном, у которого нет даже нормальной работы, хотя ему около сорока. За то время, что ты потратила на никуда не годного Жан-Пьера, ты могла бы научить своего доктора всем французским постельным штучкам, и на сегодня он бы уже все освоил.
— Едва ли. А Жан-Пьер вообще-то не так уж и плох.
— А недавно ты мне говорила совсем другое.
— В нем есть скрытая восприимчивость.