Маленький Большой человек

— Я не совсем понимаю, что с тобой случилось в битве Длинных Ножей, когда солдаты на лошадях не знали как правильно сражаться, — сказал он. — Тогда мы все бежали из-за того, что духи покинули нас. А когда мы собрались опять, а тебя нигде не было, мы увидели ласточку, которая долго-долго летала над нами. Так что проще всего было предположить, что это ты. К тому же думать так было приятно, потому что Люди всегда гордились тобой и любили. А позже мне приснился этот зверь с длинным-длинным носом, который дал тебе пить в деревне белых, но только я никому об этом не говорил, чтобы оно не принесло тебе несчастья.

— Поэтому, — говорит он, — не надо обвинять Горящего Багрянцем В Лучах Солнца, что он тебя не узнал.

Он поднялся со шкуры и, показав, что я должен следовать за ним, вышел и стал у входа в типи, где всё это время собиралось всё стойбище.

За бескрайней прерией садилось солнце, окрашивая небо на западе в багровые, алые и розовые тона, и в его отблесках лица людей стали ещё более красными.

Старая Шкура Типи в этом сомбреро смотрелся довольно-таки ничего. Завернувшись в красное одеяло, он, стоя рядом со мной, как и можно было ожидать, изрёк солидную речь. Всю её передавать не стану, ограничусь только заключением.

— Так что по этому случаю я думал, и говорил, и курил, и обедал. И вот я решил: Маленький Большой Человек вернулся!

И сказав это, ушёл в типи. А все остальные подошли и приветствовали меня сердечно, как никогда раньше, обнимали, говорили приятные слова, и мне пришлось есть ещё раз пять или шесть и бесконечно говорить, говорить, говорить… и думается, я был тронут этим, хотя всё же знал, что вновь индейцем никогда не смогу стать.

* * *

Короче говоря, на меня обрушилась уйма новостей о том, что эти люди делали после битвы при Соломоновой протоке — примерно то же самое, что делали и со времен незапамятных: большую часть года, как обычно, были на севере, но каждое лето спускались на все шайенские сборища на юг. С солдатами за это время никаких осложнений не было, потому как держались от них в стороне. И, похоже, род Старой Шкуры всё ещё пускали на эти сборища, из чего следовало, что он за это время умудрился не увести ничьей жены.

Год индейцы предпочитают обозначать как-нибудь эдак: «Было это в то время, когда Бегущий Волк сломал ногу» или «Той зимой, когда тополиное дерево упало на типи Птичьего Медведя». А так как эту летопись они хранили в голове, то именно событиями такого рода она и была богата, а что-то действительно важное вполне могло в ней и не уместиться. Так, о бегстве на Соломоновой протоке мне рассказали только Горящий Багрянцем и Старая Шкура, а остальные давно о нем забыли. И если бы спросили Шайена, а что он помнит о том знаменательном лете, то он, наверно, сказал бы что-нибудь вроде: «Тогда мой гнедой на скачках обогнал вороного Резаного Живота».

А в краях этих они, по словам Старой Шкуры, оказались потому, что у форта Бента правительство собирает мирную конференцию. На ней обещался появиться сам глава комиссии по делам индейцев, так что, как я понял, это на вождя произвело безмерное впечатление. Он рассчитывал получить ещё одну медаль, а то и новый цилиндр. А о прочем, однако, он четкого представления не имел.

Одно из многих пиршеств в мою честь происходило в типи Горба; Горб всё ещё был военным вождём и ни капли не изменился.

— Добро пожаловать, мой друг! — сказал он мне при встрече. — Ты, случайно, не принес мне в подарок пороху и пуль?

Так что я ему подарил весь свой запас бумажных гильз и капсюлей для моего «Кольта» драгунской модели, оставив себе только заряды в камерах. Думаю, если б об этом узнали в части, то меня вздернули б на первом же суку.

— Заходи, поешь, — пригласил он меня. Приглашены также были Старая Шкура Типи, Тень-Что-Он-Заметил, Горящий Багрянцем и ряд других моих старых друзей, и там-то мы потолковали об этом договоре.

— Я не знаю, — сказал Старая Шкура Типи после того, как мы съели варёный бизоний язык, — хорошо ли, чтобы Люди превращались в пахарей, хотя у Желтого Волка и была такая мысль, а он был мудрый человек…

Горб сказал:

— Жёлтый Волк был великим вождём, но белые люди опутали его злыми чарами, иначе откуда бы у него появились такие мысли? Он слишком много времени провел возле фортов.

— Я хочу сказать, — поднялся Тень-Что-Он-Заметил. — Я скорее умру, чем стану сажать картофель.

Горящий-Багрянцем-В-Лучах-Солнца всё ещё болезненно переживал ту подлую шутку, что сыграли с ним охотники за жёлтым песком. Он сказал:

— Что бы мы ни делали, белые люди нас обманут. Если мы посадим картофель, они его похитят. Если мы станем охотиться на бизонов, то они их распугают. Если мы затеем сражаться, то они не будут воевать как полагается.

Ни к какому выводу он так и не пришёл, но впал в подавленное состояние и не выходил из него весь остаток этого дня и все следующее утро, и все это время просидел неподвижно прямо тут, в типи Горба — не ел, не пил, не разговаривал, и семья Горба оставила его в покое, и все просто обходили его как камень.