И вот тут-то, когда потеплело, мы стали частенько сталкиваться с Шайенами и Лакотами. Ночью эти дикари угоняли наш скот, а днём изводили рабочих своими набегами, появляясь маленькими группками и тут же исчезая в бескрайней прерии.
Ох, как им хотелось сдержать железную поступь дороги! Им, должно быть, чертовски не нравилось, что там, где они ещё вчера чувствовали себя полновластными хозяевами, сегодня уже протянулись железные рельсы. Конечно, им так и не удалось собрать все силы в один кулак, чтобы нанести нам решительный удар, но нервы они нам помотали изрядно. Краснокожие видели, что они уже лишились Колорадо, а теперь эта чёртова железная машина катит по Небраске, громыхая и рассеивая искры. Что до меня, то я с самого начала рассчитывал на то, что индейцы обязательно появятся. Стоит ли говорить, Что я ещё не оставил надежды отыскать жену и сына? Именно это и было причиной того, что я связался с этой дорогой: постепенно проходя по стране, я мог кое-что разузнать об их судьбе. В конце дня я поглощал свой харч и лениво препирался с Кэролайн, которую ничто не могло образумить, потом укладывался спать в крошечной палатке и все время напряженно чего-то ждал. Я ждал своего часа…
Не знаю, обращал ли кто внимание на то, сколько выдержки и терпения необходимо человеку в бою, но разве может это сравниться с томительными месяцами, днями, часами и минутами ожидания боя?
Когда индейцы наконец-то стали нападать на рабочих железной дороги, то казалось, что они специально избегают тех мест где могу оказаться именно я. Даже когда они нагло угоняли скот, на моих мулов не посягнул никто. Чёрт возьми! А я проводил бессонные ночи, крепко сжимая в одной руке верёвку, а в другой – ружьё. Нет, я не хотел убить кого-нибудь из краснокожих, нет. Я должен был захватить кого-нибудь из них в плен! Скальп мне был ни к чему, а вот из пленного можно было вытрясти что-нибудь о судьбе Олги и Гэса.
Но, как я уже упоминал, индейцы словно сговорились и обходили мою палатку десятой дорогой. Вот что я имел в виду, когда говорил о терпении и выдержке.
И лишь к самому лету, наконец, подвернулся случай кое-что разузнать. Железная дорога к тому времени была проложена до старой почтовой станции Лоджпоул, и я как раз работал с запада от неё. Поехал я как-то с поручением в Джульсберг и как раз уже собирался отправиться назад, как тут у водокачки остановился заправиться водой паровоз и я увидел, что он волочит за собой товарные вагоны, в которых расположился Фрэнк Норт с компанией.
– Что случилось, Фрэнк? – спрашиваю я его.
– Да Шайены пошаливают у Сливовой речки,- отозвался тот. – Мы как раз двигаем туда задать им жару.
– Ничего, если я с вами?
Фрэнк не возражал – в конце концов у нас свободная страна, и я вскарабкался в вагон. Вооружен был я винтовкой «Баллард» калибра 0,56 да на ремне у меня висел капсюльный «Ремингтон» калибра 0.44.
Я спросил у Норта, сможет ли он дать мне лошадь и он ответил, что у Поуней можно отыскать запасного пони, но на индейской лошади не всякий всадник усидит – здесь нужна сноровка и особая выучка.
Я только усмехнулся про себя – здесь ведь никто не знает про то, что я жил среди Шайенов, которые по вполне понятным причинам не были сейчас уважаемым в этой компании племенем.
Пока мы тряслись по рельсам, один Поуни забрёл, заметно пошатываясь, в тот угол вагона, где сидел я и давай пристально меня разглядывать. Ну, раньше Поуни с белыми частенько дрались, в основном вдоль пути на Санта-Фе, но после того, как на запад привалила целая куча народа, индейцам ничего не оставалось как всячески демонстрировать своё дружелюбие. К тому же, Поуни – заклятые враги Шайенов, так что в их лице белые нашли надёжного союзника против общего недруга. Головы свои Поуни выбривали, оставляя только на макушке длинную прядь. Дикарский кодекс чести – воина с такой причёской очень удобно скальпировать.
Ну, одним внешний вид индейцев нравится, другим – не очень, а как по мне, так я вообще на то, как они выглядят, мало обращаю внимания. И подобное отношение с моей стороны вполне понятно, если учесть где я воспитывался. Вы ведь помните, что я юношей сражался против Поуней на стороне Шайенов.
Значит, некоторое время этот индеец таращится на меня, потом переползает к Норту и что-то лопочет тому на своём языке. Вернее, он даже и не лопотал, а надрывался что есть мочи, потому как этот поезд грохотал невыносимо, но я, не зная этого языка, не смог разобрать ни слова.
И вот Фрэнк сложил руки рупором и кричит мне: – Он говорит, что сражался с тобой на Найобраре, когда ты был Шайеном! Только не смейся, а то ты его обидишь!