Так вот лечу это я на нож, не успев даже, испугаться, и думаю: ну вот и хана – вот меня и выпотрошили, но тут время опять ускорилось, глядь – а мы уже оба кувырком катимся дальше, а на мне – ни царапины; видать, в полёте меня развернуло и нож пропорол мне только рубашку на боку. На мгновение бок будто обдало теплом, а, может, мне и показалось – просто оттого, что я ждал удара, а его не было; если бы нож в меня и впрямь воткнулся, я б уж точна ничего не почувствовал – в поножовщине так оно и бывает… В общем, покатились мы с ним по песку, по кустам и колючкам, а он детина здоровый, даром что полсотни разменял. К тому же с ножом, а мой револьвер тю-тю – и нету, я пытаюсь что-то сказать, а он мне в горло вцепился, на кадык пальцем жмёт чуть не проткнул насквозь. А я ростом поменьше – и давай его коленом в пах, а ему, хоть бы хны, ноль внимания, фунт презрения, видать, хозяйство у него просто железное, а тут он как надавит мне под левым ухом – так я и дергаться перестал.
Тут он уселся на меня верхом и сжал ногами – а они у него как клещи недаром сорок лет с коня не слезал; лежу я и об одном только и думаю: резал бы уже скорей – и дело с концом, а то сдавило, что мочи нет, и в глазах темно…
Он занёс свой здоровенный грин-риверский тесак без крестовины – я пока живой его помнить буду, этот нож, до последней зазубрины. И тут вдруг у него на горле появилось красное пятнышко, маленькая такая дырочка; из неё тихо заструилась кровь, и только тут я услышал выстрел. Потом плечи у него дернулись, будто его в спину кто толкнул – это был второй выстрел. Он выронил нож и начал падать на меня: глаза открыты, а из горла течёт кровь. Я отталкиваю его, он клонится назад, как резиновый, но ногами он по-прежнему стискивает мне ребра… Тут я беру руки в замок и как кувалдой – бац! – его в пупок – и только тут эти тиски разжимаются… словно у него внутри лопнула какая-то пружинка.
А потом сверху, с обрывчика прыгает этот Поуни, Бешеный Медведь, приставляет дуло своего «Спенсера» Тени ко лбу и третью пулю всаживает ему между глаз, а после надрезает ножом кожу у него на голове, за волосы ухватил и – чавк – скальп у него в руке. Тут он мне ухмыльнулся, содрал с Тени набедренную повязку, обтёр скальп об его хозяйство и гаркнул что-то победное на своём языке.
Что тут скажешь, он, конечно, спас мне жизнь, но только я-то помню, как чувствовал себя Младший Медведь, когда я сделал для него то же самое… ну, тогда, чёрт-те сколько лет назад: благодарности я не ощущал. Тень-Что-Он-Заметил когда-то взял меня с собой в мой самый первый набег, и держал он себя, как мой старший брат или дядя. Я был просто влюблен в него. И сейчас меня что ударило в самое сердце – не то, что он убит, все мы там будем. И не то, что смерть его была насильственной, – Шайен, Настоящий Человек не мог умереть иначе. И даже не то, что это я оказался причиной его смерти – так уж сложилось. Нет, вся печаль была в том, что Тень так и не узнал, кто я такой. Он сражался со мной, как с врагом. Хотя, раз уж на то пошло, разве не для того я оказался здесь, чтобы сражаться с Шайенами?
Чёрт побери, ну и ноги у него были! Просто железные! Я до сих пор дышал с трудом. Кое-как поднялся на ноги и молча смотрел, как Бешеный Медведь вскарабкался на обрывчик, исчез, а вскорости снова появился на краю, уже верхом на пони, самодовольно потряс винтовкой и уехал рысью. Он даже не произнёс ни слова насчёт убитой подо мной лошади, которую я взял у него на время.
Сперва у меня даже возможности не было удивиться, с чего это вдруг Тень оказался тут, в этой балке, но теперь, когда я, еле двигаясь от боли и дурноты, вырыл ему неглубокую могилу его же собственным ножом и присыпал тело землей, вот тогда-то я и подумал, что где-то здесь в кустах могут быть ещё Шайены, и если кто-нибудь вздумает выстрелить мне в спину, так я буду этому только рад. Уж лучше это, чем встретиться с ними лицом к лицу. Как мне смотреть в глаза моим былым друзьям и братьям?
Но едва я притрусил песком кончик его длинного носа, как услышал какой-то шелест в кустах чуть поодаль – и поразительно, как сам собой во мне проснулся инстинкт самосохранения; я тут же схватил упавший револьвер, продул его, очистил механизм и заменил все капсюли. Это заняло буквально одно мгновение, а потом я пополз змеей по дну сухого русла. Кусты шевелились, но, что бы ни было тому причиной, оно пока оставалось там, за ними. С минуту я лежал без всякого движения, а потом раздвинул ветки ивняка и просунул туда сперва револьвер, а потом уж голову, чуть не цепляя носом за курок. Передо мной открылась крохотная полянка, размером едва-едва на одного человека, и там лежала на спине женщина. Это была индианка, юбка задрана, голые ноги раздвинуты – она рожала.