— Я и говорю, что страшно обидно, когда твоего брата обзывают всякими дурацкими учеными словечками. Сказал бы уже просто: «Ох, и болячка этот ваш Джек!» — и то б легче было Кэролайн относилась к тому, увы, нередкому типу людей, коих в общении с другими более всего прочего интересует собственное мнение, а вернее — только оно их и интересует. Отличительной чертой этого типа является его полная неспособность прислушаться или хотя бы выслушать мнение собеседника, и что всегда меня особенно поражало, так это то, что при всей его, этого типа, категоричности, он настолько увлечен собственным краснобайством, а если точнее — то просто игрой на чужих барабанных перепонках, что даже и не замечает, в какой бездне ошибок, заблуждений, противоречий, иллюзий и дешевого самообмана пребывает его ум. Взять ту же Кэролайн — так на каждую фразу из двух слов у неё приходится, как минимум, по три-четыре неверных умозаключения, но едва кинешься их исправлять, как тут же обнаруживаешь, что только подкинул ей повод для новых, аналогичных же, умозаключений. Всё это я, разумеется, подумал про себя, а вслух, конечно, ничего говорить не стал — теперь вы понимаете, почему.
Не дождавшись моей реакции на «болячку» Кэролайн, естественно, не смутилась, а как ни в чем не бывало вернулась на более накатанную колею.
— Так что после досадного недоразумения с Фрэнком, — продолжала она, — пришлось мне, как ты, наверное, догадался, держаться подальше от этой их железки со всеми её затейниками и покойниками. Пришлось податься в Калифорнию, оттуда — в Орегон, потом в Аризону, а потом ещё — в Санта-Фе и, наконец, — в Техас. В Техасе я была дважды. Нет, трижды! Или четырежды? А ещё — в Айове. И даже — в Вирджиния-сити. Где я только ни побывала, Джек! Я везде побывала! Но при этом я всегда, слышишь — всегда! — оставалась честной девушкой!
— Успокойся, Кэрол, я нисколько в этом не сомневался, — заверил я её. — Ну, а что Шайен за петрушка у тебя приключилась с этой (я кивнул в сторону салуна), Баламуткой?
Тут Кэролайн напускает на себя вид оскорбленной невинности: начинает сморкаться, потом вытирать нос рукавом, потом опять сморкаться, и я уже чувствую, что её не остановить.
— Да ты сама посуди, — говорю ей, — если эта стриженая и впрямь Баламутка, так ей же самой хуже: морда такая, будто по ней эскадрон проскакал, язык — что поганая метла, фигура — чахоточная, внешность — тифозная, — положительно, я не знаю мужчины, который упал бы на её прелести! Ну а что до драки, то Господь Бог, знамо дело, что натворил, э-э-э, сотворил женщину совсем для другого!
Наше с Богом понимание женской природы вызвало у Кэролайн приступ хохота. Причём, как и следовало ожидать, отнюдь не по адресу.
— Джек, — заключила она, отсмеявшись, — ты совсем не знаешь мужчин! Ты и представить себе не можешь, скольким из них подавай именно такую — драчливую к языкастую; да они от неё просто с ума сходят! Я и больше скажу: где бы я ни была, а была я, можно сказать, везде, за мной постоянно увивалась целая куча поклонников, и среди них, между прочим, сам Бешеный Билл, Билл Хикок, — небось, слыхал о таком? Ну, так вот: это мерзкое пугало, эта вертихвостка, подстилка, гремучка, вонючка, вошь недошибленная, сопля придорожная, мозоль в сапоге и заноза в заднице вечно перебивала мои самые верные, самые выгодные партии! Стоит им услыхать её имя — и, даже не взглянув на морду, они тут же слетаются, как мухи… известно на что. Баламутить — это она умеет. Так что дело не в морде, Джек. Не в морде, а в имени, понимаешь: в и-ме-ни! А оно у неё даже не настоящее! Настоящее — что-то вроде Джейн Кэнери. Канарейка грёбаная, тьфу! Но иногда просто диву даешься: зайдешь в салун, все твое — все на месте, а никому, никому-никому не нужна, разве что пьяни задрипанной, да и то… лишь затем, чтобы за сиськи дернуть, но зато если скажешь: «Хэлло, ковбои, а вот и я ваша Джейн Баламутка!» — и весь этот салун — он твой, Джек, твой до последней капли виски! Ах, что тут начинается, ты бы видел; все просто из штансв лезут, чтобы, значит, тебе угодить: стульчик пододвинут, стаканчик нальют, ну, ущипнут, конечно, не без этого, но рук — рук ни одна свинья не распускает, иначе мозги вышибут! Тут один попробовал, симпатичный такой, так его живо за дверь выкинули: «Научись, — говорят, — как вести себя с дамой!» — представляешь, Джек? Ну, и ты, глядя на такое к себе отношение, сразу чувствуешь, что ты для этих парней не какой-нибудь хвост собачий и не коровья лепешка, а — женщина, женщина с большой буквы, любимица публики!.. Джек, в моей жизни были большие неудачи — вся моя жизнь была одной большой неудачей, и мне, как никому другому, хочется чувствовать себя любимицей… любимой…
В голосе Кэролайн послышались жалостливые нотки, ещё чуть-чуть — и расплачется, а утешить её мне было нечем. Нечем, потому что на сей раз она была права.