Я сидел как на иголках, считал минуты: скорей бы уж явился раввин и я удостоился бы услышать конец всей этой истории, узнать, зачем я здесь так понадобился. Минуты тянулись бесконечно долго, ожидание утомило меня. Наконец бог сжалился надо мной, и пришел раввин. Лоб его покрывали морщины, — доказательство того, что голова у него полна мыслей. Он извинился, что заставил собравшихся немного подождать. Он был, оказалось, занят: проверял говяжью печенку; это был сложный случай: шла речь о пригодности ее в пищу.
— Все ли вы в сборе, почтеннейшие? — спросил раввин, усевшись на свое место.
— Все, рабби, все, кроме одного… Для полного счета не хватает реб Файвуша.
— У реб Файвуша сегодня… Как бы сказать? Торжество… Погребальное братство, то есть реб Файвуш, получит немалый куш от наследников Ицхок-Аврома за его погребение… Так я полагаю, — проговорил один из богачей, желчный человек с перекошенной кисло-сладкой физиономией.
— Прошу прощения, почтеннейшие, что я занимаю вас этой историей, — обратился раввин к собравшимся, — вы люди занятые, купцы, каждый из вас отягощен заботами, заморочен множеством дел, и, конечно, всем вам некогда! Но что же мне делать? Ведь это же заслуга перед богом — выполнить завещание покойного. Он, мир праху его, пожелал этого от меня и по всей справедливости заслужил, чтобы просьба его была выполнена, как вы в этом сами под конец убедитесь. Извините же меня тысячу раз, почтеннейшие!
— Ничего страшного, ничего особенного! — отозвались все богачи. — Пожалуйста, рабби, эта история нам очень нравится. Мы не устали бы слушать ее целый день и целую ночь, — так она нам по сердцу. И даже без того Ицхок-Авром заслужил у всех у нас, чтобы мы потратили ради него немного времени и выслушали его жизнеописание. Оно, надо думать, к чему-то ведет… Конец, вероятно, необычайно интересен, и мы не пожалеем, что слышали такое…
Раввин, дай бог ему долгой жизни, взял сверток бумаг и, слегка откашлявшись, сказал:
— Мы с вами вчера, кажется, остановились на словах: «…я услышал такой разговор…»
— Да, на этом самом месте! — отозвался я и положил перед раввином те несколько листков, что он дал мне вчера.
— А-а! Хорошо, хорошо, реб Менделе! — сказал дружелюбно раввин и представил меня собравшимся: — Это наш гость, почтеннейшие, это — реб Менделе… Наш реб Менделе! Я позволил себе пригласить его: он необходим в этом деле. А теперь, почтеннейшие, соблаговолите слушать написанное далее.
И сразу же, как водится, люди начали кашлять, сморкаться, двигать стульями. Раввин, дай бог ему, долгой жизни, задумчиво глядел на бумаги, поглаживал бороду и ждал, пока народ успокоится.
«
— Стоя за закрытой дверью, — начал раввин читать далее, — я услышал такой разговор:— Добрый вечер, герр Гутман!
— Добро пожаловать, герр Якобзон! О, что за гость! Вот уже три недели, как вы не были у меня! Что бы это значило, герр Якобзон?
— Как я мог, милый герр Гутман? Вы же знаете: наступила пора святых праздников, а местные евреи теперь еще более фанатичны, чем в иное время. Вы ведь знаете. мое положение, знаете, как я завишу от этих людей, и если бы они увидели, что я иду к вам…
— Вы вполне правы, герр Якобзон. Если так, вы правы. Да, вы зависимы, у вас — семья.
— Вы уже закончили свое произведение, герр Гутман?
— О да, книга на диво удалась. Очень нужная книга! Жаль только, что у нас так мало людей, читающих по-древнееврейски.
— Скажите лучше, герр Гутман, что вы не получаете платы за свой труд, что вам, бедному, частенько приходится мучиться, к тому же еще незаслуженно страдать от злобы, терпеть гонения.
— Поверьте мне, герр Якобзон, писатель, поэт не нуждается, собственно, в другой оплате, чем быть понятным. Злоба, гонения, муки — все это только побуждает его дух к труду, тогда-то и хочется работать. Заслуженная злоба, ненависть, неуважение такому человеку так же приятны, как заслуженное уважение. Страдать за истину, за правду не означает, собственно, страдать. Страдать означает — льстить, лицемерить, обманывать себя, свою совесть, свое сердце, продать свой разум. Вы думаете, быть льстецом, фальшивым человеком — это легкая, простая работа? Боже упаси! Это так же трудно, как быть вором. Льстец, лицемер, притворщик — что воры. Они вынуждены всегда бояться, быть настороже. Неужто вы верите, что все гонители, все мои мучители — религиозны, по-настоящему набожны и счастливы? О нет, нет! Определенная часть из них преследует, истязает меня исключительно из зависти. Ведь это просто: они чувствуют себя пустыми, невежественными, никому не нужными людьми, их терзает, что на свете существует разумный человек, который знает им цену, видит их насквозь и глядит на них открытыми глазами. Они боятся открытых глаз, как летучие мыши — лучей сияющего солнца.