Маленький человек, что же дальше?

Он уже все рассмотрел, и тут только до него доходит, что на его звонок никто не отозвался. Он звонит вторично.

На этот раз в доме открывается окно, из него высовывается женщина:

— Что нужно? Мы не подаем!

— Моя жена чинила у вас белье, — отвечает Пиннеберг. — С вас шесть марок.

— Приходите завтра! — кричит женщина и захлопывает окно.

Пиннеберг стоит и размышляет, что можно предпринять, не нарушая обещания, данного Овечке. Малыш сидит притихший в коляске; уж конечно, он почувствовал, что отец рассержен.

Пиннеберг снова нажимает кнопку звонка и не отпускает ее, не отпускает очень долго. Никакого движения. Пиннеберг снова что-то соображает и уже хочет уйти, но тут ему представляется, что значит восемнадцать часов подряд штопать и чинить белье. Он упирает локоть в кнопку звонка и ждет. Мимо проходят люди и смотрят. А он все стоит и стоит. Малыш — ни звука.

Наконец окно опять открывается, и женщина кричит:

— Если вы сию же секунду не отойдете от звонка, я позову жандарма!

Пиннеберг снимает локоть со звонка и кричит в ответ:

— Попробуйте позовите! Тогда я скажу жандарму…

Но окно уже захлопнулось, и Пиннеберг опять принимается звонить. Он всегда был кротким, миролюбивым человеком, но теперь это мало-помалу у него проходит. Правда, ему, в его положении, совсем невыгодно иметь дело с жандармом — но все равно. Малыш, должно быть, уже замерз, просидев столько в коляске, но и это ничего не значит. Вот стоит маленький человек Пиннеберг и звонит к фабриканту Рушу. Он хочет получить шесть марок, он упорствует, и он их получит.

Дверь виллы распахивается, и женщина направляется прямо к нему. Она вне себя от ярости. Она ведет на привязи двух огромных догов, черного и серого, — очевидно, ночью они сторожат усадьбу и дом. Псы понимают, что перед ними — враг, они рвутся с привязи и угрожающе рычат.

. — Я спущу собак, — говорит женщина, — если вы сию же минуту не уберетесь!

— С вас шесть марок, — говорит Пиннеберг.

Женщина злобствует пуще прежнего, видя, что номер с собаками не прошел. В самом деле, не спускать же собак: они в два счета перемахнут через изгородь и растерзают человека. И тот понимает это не хуже ее.

— Как видно, вы научились ждать, — говорит она.

— Научился, — говорит Пиннеберг и не сходит с места.

— Вы ж безработный, — презрительно говорит женщина. — Это же у вас на лбу написано. Я донесу на вас в полицию. Вы обязаны сообщать о побочных заработках вашей супруги, это обман.

— Согласен, — говорит Пиннеберг.

— Я удержу с вас подоходный налог и сбор в пользу больничной и инвалидной кассы, — говорит женщина, успокаивая псов.

— Пожалуйста, — говорит Пиннеберг. — Тогда я вернусь завтра и попрошу предъявить квитанции финансового управления и больничной кассы.

— Пусть только ваша жена попробует прийти ко мне за работой! — кричит женщина.

— С вас шесть марок, — говорит Пиннеберг.

— Нахал! Грубиян! — кричит женщина. — Если бы муж был дома…

— Но его нет дома, — говорит Пиннеберг.

И — вот они, эти шесть марок. Вот они лежат на ограде, три монеты по две марки. Их еще нельзя взять — сначала женщина должна увести собак. Только после этого Пиннеберг берет деньги.

— Большое спасибо, — говорит он, приподнимая шляпу.

— Де! Де! — кричит Малыш.

— Да, деньги, — подтверждает Пиннеберг. — Деньги, Малыш. А теперь домой.

Он не поворачивается, не глядит больше ни на женщину, ни на виллу, он медленно толкает коляску, он опустошен, измотан и мрачен.

Малыш что-то весело лопочет и кричит.

Время от времени отец отвечает ему, но каждый раз невпопад. В конце концов притихает и Малыш.

ПОЧЕМУ ПИННЕБЕРГИ НЕ ЖИВУТ ТАМ, ГДЕ ЖИВУТ. ФОТОАТЕЛЬЕ ИОАХИМА ГЕЙЛЬБУТА. ЛЕМАН УВОЛЕН!

Два часа спустя Пиннеберг приготовил обед себе и Малышу, они вместе поели, потом Малыш был уложен в кроватку; теперь Пиннеберг стоит в кухне у неплотно прикрытой двери и ждет, чтобы ребенок заснул. Малыш еще не хочет спать, он все время кричит и зовет: «Пап-пап!» Но Пиннеберг стоит как вкопанный и ждет.

Медленно приближается минута, когда надо выходить на станцию: если он не хочет опоздать за пособием, нужно поспеть на поезд, который уходит в час, и попросту смешно думать о том, что он может опоздать — пусть даже по самым уважительным причинам.

А Малыш все зовет и зовет:

— Пап-пап!

Вообще-то говоря, уйти было бы можно. Ведь он привязал ребенка к кроватке, с ним решительно ничего не может случиться. Но все же как-то спокойнее на душе, когда уходишь, зная, что Малыш спит. Легко ли подумать, что ребенок прокричит так весь день пять, а то и шесть часов, пока не вернется Овечка.

Пиннеберг заглядывает в щелочку: Малыш затих, Малыш спит. Пиннеберг на цыпочках выходит из дому, запирает дверь и, став под окном, прислушивается: не проснулся ли Малыш, когда щелкнул замок. Ничего не слышно. Все тихо.