Маленький человек из Опера де Пари

— Да ладно, уж меня-то вы не проведете. Клюзель на рассвете дал мне задание расспросить персонал Опера о смерти некоего Аженора Фералеса.

— Неужели? И что же в этой смерти особенного?

— А то, что за месяц это уже третий из верных слуг нашей Академии музыки, который спустил рукава.[69] Клюзелю ситуация кажется необычной.

— Я внимательно читаю «Пасс-парту», но не заметил никаких комментариев по этим делам.

— О, с тех пор как у нас тираж пошел вверх, Клюзель осторожничает. Пока не удостоверится в надежности источника, ни за что не станет публиковать гипотезы, чтобы не вызвать потом возмущение читающей публики. Зато я знаю пару издателей, которые не боятся разворошить муравейник… Что ж, юноша, проезд Тиволи — это мне по дороге, я вас провожу.

— Месье Гувье, а может, поделитесь сведениями об обитательнице дома четыре-бис?

— Если бы я что-то знал — с удовольствием поделился бы, но пока мы с вами на равных.

Они расстались на улице Амстердам, условившись встретиться как-нибудь и посидеть за стаканчиком с Виктором. Жозеф, миновав мостовые пролеты, свернул на короткую улочку и заметил торговца почтовыми открытками с картинками — тот разместился под рекламным плакатом, прославляющим морские красоты Туке-Пари-Плаж. Эфросинья собирала открытки, которые ей присылали старые знакомые — зеленщицы и торговки свежими овощами, удалившиеся от дел, — из Барневиля или Суйяка. Такого добра было навалом на вокзалах и лотках уличных торговцев, снабжавших путешественников доказательствами их смелых вылазок, не говоря уж об открытках с юмористическими рисунками и именами из цветочного орнамента. Матушка Жозефа их тщательно систематизировала и помещала в прекрасный альбом на шесть отделений, подаренный ей Кэндзи с памятной надписью: «Чем больше воспоминаний, тем теснее мир».

Жозеф купил набор открыток, посвященных подвигам и героической смерти «рыцаря без страха и упрека». Выдавать их Эфросинье он собирался по одной — в ближайшие несколько недель отважный рыцарь Баярд будет помогать ему умилостивить матушку в нужные моменты.

Стучать в дверь квартиры Фералесов пришлось долго, прежде чем Мария наконец приоткрыла ее, не снимая цепочки. Щеки у вдовы были мокры от слез, лицо распухло, и на нем не читалось ни малейшего желания принимать гостей. Но Жозеф не отступился:

— Здравствуйте, мадам. Соболезную вашей утрате. Я ни за что не побеспокоил бы вас в такой день, если бы не подозрение, что смерть вашего мужа не была естественной.

— Разумеется, не была! Это несчастный случай. Что вам еще от меня нужно? Уходите!

— Мадам, прошу вас…

— Убирайтесь отсюда! Кто вы такой? Журналист? Агент похоронного бюро? Все вы падальщики! Мне уже пришлось отвечать на вопросы полицейских, они тоже совершенно не уважают чужой траур, мерзавцы!

— Я не полицейский. Я был другом вашего мужа, он приглашал меня на день рождения…

— Впервые вас вижу.

— Мы частенько встречались в кафе, покуривали сигары, откровенничали…

Мария отступила от двери и некоторое время стояла неподвижно. На скулах проступили красные пятна. Наконец она спросила срывающимся от сдерживаемого рыдания голосом:

— Ему желали зла, моему Жеже? Что он вам говорил?

— Можно мне войти? — осторожно спросил Жозеф.

Женщина высморкалась, поправила растрепанные волосы.

— Как вас зовут?

— Изидор Гувье. Я работаю в библиотеке Академии музыки.

Мария сняла дверную цепочку и впустила его. Войдя, Жозеф осмотрелся: тесная темная гостиная, фаянсовая печка в углу, дубовый буфет. Швейная машинка соседствует с квадратным столиком, окруженным плетеными стульями. Этажерки, уставленные всякой всячиной, заслоняют стены с обоями цвета мирабели. Над всем царит подвешенная к потолку керосиновая лампа.

Мария Фералес, пухленькая блондинка, не дала себе труда переодеться — осталась в плюшевом пеньюаре цвета фуксии, застегнутом от горла до лодыжек на пуговицы-помпоны.

— Так что же вам сказал Жеже? Присаживайтесь…

— Ему не давала покоя гибель двух музыкантов из оркестра Опера. Он видел, как Жоашен Бланден получил небольшую посылку перед самым началом концерта в Катакомбах.

— В Катакомбах? Что за ерунда! Мой Жеже никогда не бывал в Катакомбах, он терпеть не мог кладбища… а завтра его зароют в землю… — Мария снова разрыдалась.

Жозеф представил на секунду, что его может постигнуть такое же несчастье, и тотчас защемило сердце. Он вместе со стулом подвинулся поближе к вдове.

— Ах, я так перед ним виновата — Жеже ужасно расстроился из-за той гнусной надписи, — с горечью проговорила она.

— Да-да, я знаю, он считал, что это сделал Мельхиор Шалюмо. — Жозеф покраснел — ему стыдно было разыгрывать комедию перед безутешной женщиной.

— Жеже ошибался, мы с Мельхиором дружим… мы очень давно знакомы…

— А где его можно найти?