Маленький человек. Сборник

Врач скорой долго ворчал, хмурился, а под конец пробормотал что-то вроде того, что звонят зря и машину гоняют.

– Порадовался бы, что с человеком всё хорошо, – возмутилась Ира. – Только синяк на лбу.

На следующий день пришёл Ирин муж. Молча вставил новое стекло. Также молча выпил предложенный Верой чай и ушёл.

«Вот и всё, – подумала Вера. – А я даже не знаю, где они живут».

Через неделю в дверь позвонили. На пороге стояла Ира с Филипком.

– Прости, что давно не заходили, – сказала Ира.

– Я болел, – объяснил мальчик и протянул Вере большую обувную коробку. – Тебе подарок.

– Ой, это у меня бабушка вязать любила и после неё столько ниток осталось. Выбрасывать жалко было, они и лежали. А вчера я вспомнила про зайца и подумала, что ты вязать любишь. Вот мы с Филипком и решили их тебе подарить.

Вера взяла коробку, выбрала из неё самые красивые нитки и связала из них зайчиху и пару маленьких зайчат. Посадила их на подоконник рядом с зайцем. Ведь никто не должен быть один. Правда?

А сама Вера только училась жить. Разговаривать по мобильному с Ирой, гулять по парку, собирать с Филипком яркие кленовые листья и просто быть счастливой.

В горе и в радости

– Мы сами творим свой собственный ад, – сказал мой попутчик, поворачиваясь к окну.

Трое суток пути позади, впереди почти столько же. Душная клейкая атмосфера купе одуряет, клонит в сон. На раскрытой книге невозможно сосредоточиться, мелькающие за окном виды утомляют до тошноты, болит спина, жутко чешется тело. Кажется, будто оно покрыто жирной несмываемой слизью.

Наконец, поезд тормозит у потрёпанного временем вокзала. Название города изувечено местными любителями граффити так, что его невозможно прочесть. Стоянка – сорок минут. Выбегаешь на улицу, задыхаясь от свежего воздуха. Теперь уже никакая сила не затащит обратно в вагон. Решено! Остаюсь здесь! Навсегда! Но через сорок минут всё то же купе, тот же спёртый воздух и надоедливый попутчик, любитель поговорить.

– Уже давно меня мучает одно странное чувство, – рассказывает Сергей Александрович. – Ему трудно дать название, ещё труднее описать. Это не грусть, хотя очень похоже… – он задумывается.

– Вы учитель? – спрашиваю я.

– Что? – Сергей Александрович вздрагивает, возвращаясь в реальность. – Ах, да… конечно, учитель, уже тридцать лет. А как вы угадали?

– У вас красивые ухоженные руки, – улыбаюсь я, – и правильная речь. А ещё у вас нет денег, чтобы лететь на самолёте, а не трястись в этой железной коробке.

– Ну да, ну да, – бормочет он. – это чувство, о котором я говорил…

Ненавижу выслушивать чужие жалобы.

– И кому, в сущности, открыться? – продолжает Сергей Александрович. – Друзьям и коллегам? А как потом общаться после всех откровений, как в глаза смотреть? Пойти к священнику? Но и так заранее известно, что он скажет: молись, сын мой. Есть ещё психологи. Вот только разве можно говорить с человеком, который берёт за это деньги? Так что остаётесь вы, – он улыбнулся, – не думаю, что судьба сведёт нас снова. Впрочем, вы ведь тоже можете поделиться наболевшим. Услуга за услугу, если можно так выразиться.

Я покачала головой:

– У меня нет наболевшего.

– Счастливая… впрочем, вы ещё так молоды… – он снова погрузился в раздумье, – я в вашем возрасте как раз женился. Её звали Марина, мы учились на одном курсе, в разных группах, правда. Не могу сказать, чем она меня зацепила, такая обыкновенная, маленькая, худенькая девочка. Детдомовка. Родители погибли много лет назад, родственников не осталось. Обыкновенная… но что-то в ней всё-таки было, что-то неуловимое, что невозможно выразить словами, а можно только почувствовать.

Мы жили в Ленинграде, в студенческом общежитии, потом получили комнату в комунальной квартире. Высоченные потолки, лепнина, вид из окна потрясающий. Вы бывали когда-нибудь в Ленинграде, извините, в Санкт-Петербурге? На самом деле, этот город всего лишь красивая обманка. Стоит свернуть с главной улицы и тут же на тебя наваливается грязь, сырость, облезлые стены… Но вид из окна! Какой потрясающий воображение вид!

Верите ли вы в знаки? Я имею в виду те, что предсказывают будущее. Не верите. Я тоже когда-то не верил.

Однажды, в то время я был аспирантом, мне в руки совершенно случайно попала тоненькая брошюрка, рассказывающая об умственно отсталых детях. Ради интереса я пролистал её страницы, зацепившись за слово, которое мы так часто произносим, не подозревая об его истинном значении.

«Идиоты – прочитал я – это глубоко умственно отсталые дети. Мышление таких детей практически полностью неразвито, возможна избирательная привязанность к близким взрослым. Обычно они не овладевают даже элементарными навыками самообслуживания. Их общее количество – примерно пять процентов от всех умственно отсталых детей».